— Пресвятая Матерь Божья! Брендан, да вы точно не в своем уме! Вы стреляли в него!
— Уверяю вас, я намеренно стрелял мимо.
— Вы… вы могли выжечь ему глаза! Ослепить! Ведь попади ему в глаза щепки, что тогда?
Брендан промолчал.
— К своему величайшему сожалению, вынужден признать, что вы неспособны извлечь уроки из своего прошлого, — укоризненно произнес Иеремия. — Вы привыкли решать все проблемы, прибегая исключительно к силе, но не к разуму, дарованному вам Богом.
— И вы передадите судье, что это был я?
— Нет, разумеется, этого делать я не стану. Чего-чего, но чтобы вы оба вновь сцепились, мне как раз и не хочется. Ну хорошо, Брендан, акт отмщения свершился. А теперь настоятельно советую вам держаться от судьи Орландо Трелони подальше! Вы мне это обещаете?
— Да, я вам это обещаю, — ответил молодой человек и, ловко вскочив на лошадь, ускакал прочь.
Иеремия проводил его взглядом. Он не мог отделаться от чувства беспокойства за этого иногда совершенно непредсказуемого человека. Факт нападения на судью — достаточно серьезный проступок, едва ли не преступление. Но что же в таком случае ожидает Алена Риджуэя, если этот до крайности вспыльчивый ирландец узнает обо всем, что было у лекаря с леди Сен-Клер?
Обнажив клыки, пес злобно зарычал. Ален, не растерявшись, угрожающе звякнул цепями кандалов — в запасе оставался изрядный кусок цепи, чтобы в случае нужды использовать его как оружие. По пути в кабак на один из нижних этажей тюрьмы он и наткнулся на эту собаку, привязанную на темной лестнице. Впрочем, в кошмарном лабиринте Ньюгейта можно было увидеть не только собак. Здесь бродили свиньи, куры и даже отощалые коты. Последние вели непрестанную борьбу с собаками за крыс и мышей. Судя по всему, псу не раз преподавали урок, огрев цепями, так что, едва услышав знакомый перезвон, он, поджав хвост и повизгивая, убрался подальше.
Лекарь, вздохнув с облегчением, на ватных ногах продолжил путь. У входа в кабак Ален выложил положенную мзду — шиллинг и шесть пенсов, — велел подать вина по два шиллинга за бутыль и уселся за грубо сколоченный стол. Рядом сидели двое арестантов и резались в кости, за соседним столом дулись в карты, на полу валялся упившийся бородач, а вор, пользуясь случаем, в открытую опустошал его карманы. Ален приучил себя никак не реагировать на тюремное бытие. Одним из способов понизить уровень восприятия было вино, которым он потчевал себя с утра до вечера, — только в подпитии можно было вынести творившееся здесь, в стенах Ньюгейта.
Рядом с Аленом на скамью уселась какая-то особа, но он и не повернул к ней головы. Тюремщики допускали городских шлюх в Ньюгейт, где от клиентов отбоя не было, однако Риджуэй не поддался искушению, помня об уроке, преподанном ему однажды. Лишь когда женщина придвинулась вплотную и прижалась к нему бедром, он взглянул на нее. Чумазая физиономия, утратившие первоначальный цвет всклокоченные волосы. Улыбаясь, женщина обнажила ряд гнилых, почерневших зубов. Кандалы на руках говорили о том, что перед ним обитательница женского отделения Ньюгейта.