— Ханс, — сказал я, — оставайтесь здесь с лошадью. Я подкрадусь к домам и посмотрю, есть ли там кто-нибудь.
— Будьте осторожны, баас, — ответил он, чтобы вы не застали там зулусов, так как эти дьяволы кругом…
Я кивнул головой, ибо не мог сказать ни слова, и начал взбираться на холм. На протяжении нескольких сотен ярдов я переползал от камня к камню, прощупывая себе дорогу, потому что кафрская тропа, которая вела к небольшому плато, где был родник, над которым стояли дома, была засыпана грудами камней. Я наткнулся на питаемый этим родником ручеек, привлеченный его журчанием, и, следуя вверх по его бережку, услышал звук, заставивший меня припасть к земле и насторожиться.
Из-за непрерывного журчания ручейка я не мог точно определить происхождение этого звука, но он показался мне похожим на рыдания или всхлипывания… Пока я ожидал в неподвижности, огромная африканская луна внезапно показалась над чернильной грядой облаков, заливая все вокруг ярким светом, и… О!.. При этом свете, выглядевшую скорее неземным духом, чем женщиной, я увидел… увидел Мари! Она стояла в каких-нибудь пяти шагах от меня, около ручья, куда пришла, очевидно, за водой, так как она держала в руках какой-то сосуд. На ней была черная одежда, такая, какую носят вдовы, сшитая из грубой материи, и поэтому ее лицо казалось особенно бледным в лучах луны. Глядя на нее из тени, я даже видел слезы, бегущие по ее щекам, ибо она плакала по тем, кто больше не возвратится…
Мой голос был буквально сдавлен в горле и я не мог произнести ни единого слова. Поднявшись из-за скалы, я двинулся к Мари. Она увидела меня и вздрогнула, затем проговорила дрожащим шепотом:
— О, супруг, Бог послал тебя призвать меня? Я готова, супруг, я готова! — и она неистово протянула ко мне руки, бросив сосуд, который лязгнул от удара о камень.
— Мари! — выдохнул я, наконец, и при этом слове кровь бросилась ей в лицо и я увидел, что она задыхается, не в силах закричать.
— Успокойся! — прошептал я. — Это я, Аллан, которому удалось бежать живым…
А дальше я помню только то, что она упала в мои объятия…
— Что здесь произошло? — спросил я, когда рассказал ей мою историю, или, вернее, кое-что из нее.
— Ничего, Аллан, — ответила она. — Я получила твое письмо и мы сразу же выехали, как ты приказал нам, не говоря ничего другим, потому что ты ведь помнишь, что комендант Ретиф дописал в твоем письме, что именно так следует поступить… Так что мы избежали большой резни, ибо зулусы не знали, куда мы уехали, и никто нас здесь не преследовал, хоть я и слышала, что они особенно тщательно искали именно меня. Мой отец и кузен Эрнан прибыли в лагерь только через два дня после нападения зулусов и, открыв или догадавшись о нашем убежище, — я не знаю, каким образом, — приехали сюда. Они говорят, что прибыли предупредить буров, чтобы они были осторожны, ибо Дингаану нельзя доверять, но было слишком поздно… Так что они также избежали резни, ибо Аллан, многие, многие были убиты: они говорят, пятьсот или шестьсот человек, причем в большинстве это женщины и дети. Но, благодарение Богу, многие все же сумели спастись, так как прибыли мужчины из других, дальних лагерей и из охотничьих партий, и они отбросили зулусов, убивая их десятками.