— Именно так, — Иосиф прищурился, пытаясь разглядеть причудливый предмет на столе хозяина — то ли вычурный подсвечник, то ли статуэтку. — В те времена выражения типа «рынок научного знания» были ещё не в ходу. Я даже попытался оскорбиться. Между прочим, этот человек был евреем. Он не понял меня. Я его тоже.
— Потом занятия литературой. Иврит. Стихи. Роман. Переводы…
— Всё впустую, — закончил Иосиф. — Я снова занялся тем единственным, что умел делать. Больше мышей, вы говорите? Я стал делать больше мышей. И я делал это хорошо. Настолько хорошо, что теперь сижу здесь… в гостях у старого нациста, убийцы тысяч евреев. Я не извиняюсь, господин Визель, — добавил он.
Хозяин кабинета вежливо промолчал.
— Всё началось, когда я занялся большой работой о концлагерях. На сей раз меня интересовала механика дела. Техника, если угодно. Про это написано очень много, но я хотел установить всё точно. Сколько газовых камер было в каждом конкретном лагере. Сколько человек входило в каждую из них. Сколько времени требовалось на всю процедуру. Как газ подавался по трубам… Нечто подобное.
— Ну да, ну да. Фактология всегда была вашей сильной стороной. Изучение конкретики. Как это вы замечательно писали в той статье про назначение историка? «Статистический факт — это оксюморон, нечто вроде горячего льда. Статистика и факт — противоположности. Статистика есть то, что позволяет обойтись без фактов, без обращения к земле. Наше направление есть обращение к земле истории — к детали, к фрагменту, к частности, через которую можно познать целое. Факт есть деталь. Отдельное высказывание, частное письмо, фотография, конкретная вещь, — пепельница, табакерка, портсигар, — обладает хотя бы тем скромным достоинством, что существует на самом деле…» — извините, дальше не помню…
— У вас превосходная память, — сказал Иосиф, чтобы что-то сказать.
— Нет, просто эта мысль мне близка, поэтому запомнилось, — заметил хозяин, пододвигая к себе какие-то бумаги. — И к чему же вы пришли?
— К тому, что я нашел кривые швы и белые нитки! — профессор Цойман подался вперёд, на минуту забыв о своём дурном самочувствии. — Я хорошо чувствую ложь, господин Визель… Кстати, — растерянно заметил он, — а когда вы мне представились? Откуда я знаю, что вы — тот самый Йорг Визель?
— Не беспокойтесь, я и есть тот самый Йорг Визель… — старик неопределённо мотнул головой. — В начале допроса… то есть, простите, в той части нашей беседы, которую вы не помните… я представился.
Цойфман, наконец, присмотрелся к своему собеседнику. Чувствовалось, что время покусало, но не сжевало его до конца: он казался довольно крепким. «Этот ещё поживёт» — решил Иосиф, и удивился, не ощутив приступа ненависти.