— Да подожди, глупая!
Отчаяние, стыд, боль, безумная боль рвет душу на части — Степан видел все то, что Кире пришлось сейчас чувствовать.
— Уйдите! Не хочу… вас… видеть!
И, рыдая, бросилась прочь. Ее свита, с опаской озираясь, побрела следом. Степан проводил их взглядом, укоризненно покачал головой.
— Ладно, оклемается через пару часов. Не так уж сильно ее зацепило, — пробормотал он и осекся, вспомнив о Дарине.
— Степан, — она стояла, обхватив себя руками, широко раскрыв глаза, — мне страшно.
Он усмехнулся — не привыкать к подобному.
— Боишься меня?
Она покачала головой. Посмотрела ему в глаза — какой-то не детский взгляд получился.
— Я пойду. У мамы день рожденья…
* * *
«Странный он, этот дворник! — думала Дарина, ускоряя шаг. — Днем не работает, а с метлой таскается. Зачем, спрашивается? А Кирка сама виновата. Нечего было лезть. И что это за ленты черные? Или от недосыпа уже в глазах темнеет?»
Запыхавшись, девушка взлетела на пятый этаж соседнего подъезда. Долго звонила в Ванькину дверь. Дверь ответила полным равнодушием. За что и получила несколько ударов кулаком и еще один — пяткой.
— Они сегодня ночью уехали, — проскрипело над ухом. — На машине. Шумели машиной своей под окнами…
— И Ванька? — Дарина недоверчиво покосилась на карабкающуюся по лестнице старушку.
— Откуда мне знать? Сторож я вашим Ванькам, что ли?
Даря обескураженно села на ступеньки. Вот оно что — просто уехал! Друг, называется. Не предупредил даже. Да еще и телефон отключил! Ладно, вернется — получит по ушам. А гвоздики маме в любой день подарить можно.
Пнув напоследок многострадальную дверь, Дарина побрела вниз, продолжая бурчать от возмущения. И сама не понимала, что бурлящее возмущение всего лишь пытается заглушить нарастающую тревогу…
Степан понимал, что времени у него — с воробьиный клюв. То, что его еще никто не ищет, не допрашивает, — это чудо. То, что за ним еще не прислали из Леса — не за досадную ошибку (со всеми бывает), за очередную попытку вернуть невозвращаемое, — это чудо вдвойне. Однажды он прочел в газете заметку о хирурге, у которого умирали все пациенты. Абсолютно все. Без особой причины. Сейчас он сам себя почувствовал таким хирургом.
Вздохнув, дворник взялся за метлу. Провел по асфальту. Вот здесь. Вчера не закончил. Осторожно, гадость открывается…
Навалилось в момент — звук пощечины, боль, беззвучный крик, немая мольба о помощи, дым, радужный дым поднимается, вырастает словно из асфальта, окутывает дворника с головы до ног. Плач, огонь, дым черный зловонный, дым разноцветный, кровь, удар снова и снова, чьи-то волосы, слипшиеся от грязи.