Ошеломленный Грег на мгновение затих, потом из его груди снова вырвался стон, а тело вдруг разом обмякло — Лисианна торопливо принялась насыщаться, и захлестнувшее ее удовольствие тут же передалось ему. Но как же оно отличалось оттого, что она испытала, попробовав на вкус кровь Дуэйна! При обычных обстоятельствах, насыщаясь кровью живых людей, Лисианна не находила в этом ничего эротического — но, с другой стороны, при обычных обстоятельствах Лисианне не было нужды соблазнять свою жертву. Она просто подчиняла себе ее волю, после чего принималась сосать кровь. Но в этот раз все было по-другому. Лисианна испытывала неведомое дотоле возбуждение… мужчина тоже был возбужден, и кровь, вливавшаяся в ее тело, стала ниточкой, связывающей их воедино. Подхлестывая их возбуждение, она заставляла его расти, по мере того как сознание мужчины постепенно открывалось Лисианне. Странным было другое — на этот раз она не пыталась подчинить себе его волю, не навязывала ему свою. Вместо этого она как будто впустила в себя чужое сознание…
Намерение успокоить мужчину, подчинив себе его волю, было забыто. Лисианна не помнила ни о чем — кроме голода, свирепо пожиравшего ее изнутри, в котором привычная жажда крови смешалась с незнакомым до сих пор острым желанием изведать наслаждение, которое сулил он ей. В тот момент, когда их тела сплелись, когда оба стонали, нетерпеливо лаская друг друга; ей казалось, только он способен утолить ее голод. Весь мир внезапно перестал для нее существовать. Забыв обо всем, Лисианна, возможно, высосала бы его досуха, если бы коснувшийся ее слуха голос Томаса не вернул ее к действительности.
— Не понимаю, почему ты так расстроилась, тетя. Она всего лишь поднялась наверх переодеть колготки. Лисианна… — Следующие слова заглушил шум распахнувшейся двери, потом голос Томаса стал громче… и вдруг резко оборвался. В комнате повисла гнетущая тишина.
— Лисианна Аржено!
Вытаращив глаза, девушка окаменела от ужаса — она узнала голос матери.
Застигнутая на месте преступления Лисианна, вздрогнув, поспешно втянула клыки, оставила в покое шею Грета и виновато покосилась через плечо. Одного взгляда на застывших в дверях мать и Томас, которые, выпучив глаза, разглядывали эту картину, оказалось достаточно, чтобы она поспешно вскочила, торопливо оправила платье и пригладила растрепавшиеся волосы.
— Просто глазам своим не верю! — воскликнула Маргарита, вихрем ворвавшись в комнату. — Шныряешь по дому, чтобы потихоньку посмотреть подарки, да? Не хватило терпения дождаться дня рождения? Сколько тебе лет, Лисианна, — двенадцать или двести?! И тебе не стыдно? Что ты себе позволяешь?!