— Ну так и выпьем за это! — оживился гном, мгновенно стягивая с плеча пастушью сумку с почти опустевшим бурдюком и протягивая живительную влагу эльфу. Тот обратил беспомощный взор к Светлане, словно оправдывался: мол, ну как тут откажешь? — и потянулся было к остаткам животворной жидкости.
— Эй! Эй! Мальчики! — вмешалась в процесс братания Светка, пугаясь печальных для путешествия последствий. — Вы, значит, сейчас наклюкаетесь здесь, прямо на дороге, а я, значит, буду сидеть вместе с собаками всю ночь напролет, и мух от вас отгонять?! Не согласная я! Давайте хоть местечко поспокойнее найдем, а там уж и братайтесь, сколько влезет.
Гном засопел недовольно, но возражать не стал, а угрюмо поплелся, все так же держась за эльфово плечо. Тот, слегка приобняв Боромана за мощный торс, поддерживал новоявленного брата, не давая ему упасть. Впрочем, особой поддержки, кроме моральной, разумеется, тому, похоже, и не требовалось.
Надо ли удивляться тому, что приятное местечко для завершения процедуры нашлось в нескольких десятках метров от значительной Боромановой песни, на уютной ровной полянке с парой подходящих для сидения нагретых солнцем кочек, куда и уселись новоявленные побратимы, предоставив Светлане с собаками ужинать, чем душа пожелает. Она развязала свою котомку, накормив ластившихся собак вяленой рыбой. Доела остывшие тушеные овощи и тут только вспомнила о собственной раненной кротумом руке, наскоро подлеченной эльфовыми зельями. Некогда рваная рана затянулась. И на ее месте красовался затянувшийся свежей розовой кожицей шрам. Светка жестоко потерла руку в месте ранения — не болело! На ней и прежде все заживало довольно быстро, бабушка говорила: как на собаке. Однако, если обычно на затягивание продранной до мяса кожи уходило два-три дня, то сейчас потребовалось всего-то несколько часов! Класс! Вот они, настоящие целители-то — эльфы! Эх, если б их мастерство — да в нужные руки…
Опустошение винных запасов между тем шло авральными темпами. И Бороман и Эрэндил, поочередно припадая к горлышку кожистого мешка, философствовали на отвлеченные темы. Причем, Светке показалось, будто оба проникновенно рассказывают о совершенно разных вещах. Но мелодичные песнопения эльфа ей пришлись более по душе, нежели, гномовы. Она даже повторила про себя куплет одной из песен, что эльф пропел, обратившись к небу:
Соприкасанье губ — пожар,
Соприкасанье плеч — усталость.
Любимая, какая жалость,
Тебя я так и не узнал…
"Вот же какая тонкость души, — подумала она, запечалившись под впечатлением любовного напева. — Совсем не то, что Боромановы кровожадные стишки без изящного слога и глубокого чувства". Впрочем, она кривила душой: чувства везде было предостаточно, только у одного оно располагалось на поверхности, прямо-таки на лице написано, а другой хранил все переживания в тайниках души, лишь изредка позволяя им вырваться на всеобщее (да и то весьма избранное) обозрение.