На этот раз дело осложнилось. В перестрелке один из галгаевских пастухов был убит.
Десятка два всадников сразу же кинулись преследовать хевсуров. Одну из групп возглавил Иналук. С ним пошел и Калой. Продираясь в лесу сквозь заросли кустарника, они давно миновали Плато и двигались, чтоб перерезать хевсурам путь к селению, которое те никак не могли миновать. К полудню на противоположной стороне ущелья, над обрывом, где проходила тропа, показалось два всадника. Они ехали спокойно, уже не думая, что их здесь может подстерегать опасность. Позади шел угнанный ими скот, дальше — три человека на лошадях, а на некотором расстоянии от них еще один — замыкающий.
Когда из засады раздались выстрелы, хевсуров это так ошеломило, что они, бросив свою добычу, кинулись уходить. Пули галгаев не причинили им вреда: засада расположилась на далеком расстоянии. И лишь калоевская берданка делала свое дело. Он убил под хевсурами две лошади и одного из них ранил. Вскоре подоспели люди из гойтемировского аула. Соединившись, они посоветовались и решили возвратиться. Похищенный у них скот был отбит.
Через месяц старейшины галгаев и хевсуров встретились, выяснили, кто убит, кто ранен, оценили стоимость сена, увезенного с Плато, и убитых галгаями лошадей, прикинули, кто кому что должен, расплатились, съели барана, выпили горского пива и, горячо поклявшись в дружбе, разошлись до следующей стычки, на всякий случай изредка оглядываясь, чтоб не получить пулю в затылок.
А Плато Ветров, как и прежде, лежало на своем месте. И ингуши, и хевсуры продолжали считать его своим. И никому из них не приходило в голову, что, даже если б появилась еще одна такая гора и каждый из народов получил бы ее, все равно земли не прибавилось бы на столько, чтобы сделать краше их суровую жизнь.
6
С того вечера, как Калой перестал бывать в доме Пхарказа, там все оставалось по-прежнему. Лишь Зору научилась скрывать от Батази свои чувства. Дочери теперь больше всех была нужна мать, а она осталась одна. Вот почему, когда Калой, наспех схватив оружие, умчался в погоню за хевсурами и когда Зору снова увидела его из башенного окна невредимым, мать ничего не узнала о переживаниях дочери.
Припав щекой к холодному окну, Зору пыталась разглядеть в ночи двор Калоя. И только после того, как заскрипели доски на их лестнице и в свете открывшейся двери показался он сам, Зору, вздохнув, забралась на нары, но еще долго сидела, закутавшись в шаль, и глядела в темноту широко открытыми глазами.
О чем она думала?
Может быть о том, как тяжело, когда любимый человек берется за оружие?