Так и рериховские махатмы, замечает А. Кураев, в одной из величайших катастроф мировой истории заметили лишь то, что оказались сломаны барьеры перед распространением их веры и власти. Началось «наше время», new age. И надо отдать должное их проницательности — там, где по видимости торжествовал радикальный атеизм и материализм, они заметили начало насаждения новой религии. Атеизм оказался орудием выкорчевывания «христианских предрассудков». Семена же, которые предстояло посеять на очищенном и выжженном поле, по расчетам лам, будут позаимствованы с Востока.
«Перестройка» религиозной политики большевиков началась в 70-е годы, когда антихристианская пропаганда начала дополняться пропагандой «восточной мудрости».
Говорят, отмечает Кураев, у дьявола две руки. Он протягивает к человеку обе и говорит: выбирай из любой. В одной может быть нечто, что человек отчетливо опознает как зло. В другой может быть предлагаемо нечто, что может показаться добром — особенно на фоне явно злого, держимого в уже знакомой длани. И все же это — антихристово добро. Может даже показаться, что эти две руки смертельно противоборствуют друг другу. А на деле — это всего лишь спектакль.
В России XX века первым таким даром был богоборческий атеизм. Когда горечь его плодов стала нестерпимой, вроде бы совсем непохожая и, однако же, растущая из соседнего плеча рука начала настойчиво предлагать людям иной плод — плод оккультизма. Что может быть общего у последовательного материализма, отрицающего любую веру и любую духовную реальность, с духовно-всеядным оккультизмом?
Что может быть общего у позитивизма и магии? — спрашивает А. Кураев и сам отвечает. В положительном исповедании их вер — ничего. Но их роднит то, что они отрицают. Какой бы из этих плодов ни вкусил человек — он или потеряет Христа, или не сможет найти Его.
Сегодня ламское предвидение и массовое «паломничество на Восток» атеизированных шестидесятников дают уже зримые плоды. Россия из страны победившего атеизма превращается в страну торжествующего язычества.
Надо отдать должное проницательности Владимира Соловьева, который заметил, что теософское общество Блаватской приоткрывает завесу над агрессивными устремлениями буддизма в отношении христианских стран: «Как бы то ни было, при всех теоретических и нравственных изъянах в теософическом обществе, если не ему самому в его настоящем виде, то возбужденному им необуддийскому движению предстоит, по-видимому, важная историческая роль в недалеком будущем. Последняя книга Е. П. Блаватской, так же как и другие произведения ее и ее единомышленников, особенно интересны, на наш взгляд, потому, что представляют буддизм с новой стороны, которую в нем едва ли кто подозревал, — а именно как религию хотя и без твердых догматов, но с очень определенным и в сущности исключительным направлением (к самообожествлению человека и против всяких сверхчеловеческих начал), стремящуюся при том к распространению, к прозелитизму». «Мы имеем здесь дело с любопытным явлением наступательного движения буддизма на западный мир. Утверждать невозможность такого движения на основании мирного и пассивного характера буддизма, которому якобы чужд всякий прозелитизм, есть явная нелепость. Ибо без прозелитизма религия, возникшая на берегах Ганга, не могла бы распространиться до Малакки и Филиппинских островов, до Японии и Сибири. Сама г-жа Блаватская с ее американскими и европейскими друзьями были лишь орудием, а не инициаторами этого движения».