В руках Арнвида блеснули молоток и зубило. Эриль работал остервенело, даже вечерняя мгла не была ему помехой. Звон стоял такой, что закладывало уши, камень крошился под острой сталью. Руны выстраивались одна за другой, точно причудливые насекомые, решившие навеки поселиться на негостеприимном валуне: «Здесь лежит Торир, сын Гейрмуда. Арнвид высек это».
— Бочонок! — коротко приказал Хаук, когда надпись была закончена. В подставленные кружки полилось, вспениваясь белой оторочкой, крепкое пиво.
— Он был моим дружинником! — мрачно сказал конунг. — Видит Один, он был добрым воином! Пусть ему славно пьется в Вальхалле! — И Хаук поспешно припал к кружке, словно стремясь залить пожар горя, пылающий во внутренностях.
— Он был моим соратником! — медленно проговорил Кари. — И я надеюсь, что сейчас он жует мясо Сехримнира!
Ивар ощутил, что все глаза обращены на него. Во рту пересохло.
— Торир был доблестным воином, — не сразу нашелся он, — пусть смерть его не будет напрасной!
— Да! — Глаза Нерейда ожесточенно блеснули, он вскинул лицо, точно грозя бушующим небесам. — Мы найдем эту иглу, пусть для этого придется заглянуть под каждый камушек на этой проклятой горе! Клянусь молотом Тора!
— Найдем! — кивнул решительно Арнвид, — Но сперва почтим память погибшего висой.
Викинги замолчали, и, словно желая насладиться поэзией, стих ветер. Сыпались снежинки, похожие на крошечные колесики, в полной тишине расплываясь на коже людей нежданными слезами.
Смерть — трещина камня
Пасть раскрыла дико —
Достойно принял
Вяз жезлов кольчуги.
— А теперь ищем место для ночлега! — проговорил Хаук после паузы. — Для поисков иглы уже слишком темно!
Ураган взвыл с новой силой, чуть в стороне загрохотал, заставляя викингов оглядываться, камнепад. Гора не желала иметь на своих склонах людей. Живых. Но ничего не имела против мертвых.
К утру снегопад прекратился, тучи разошлись обнажив прозрачную до боли синеву. Все вокруг покрылось толстыми искрящимися наносами, точно путники провели на одном месте полгода и из лета перенеслись в разгар зимы. Ветер носил запах свежести.
— Вперед, — приказал Хаук, чье лицо еще больше осунулось, а в светлых волосах блеснули серебряные нити седины.
Промерзшее за ночь тело слушалось с трудом. Ивар едва брел, стараясь не смотреть по сторонам. Глаза болели — от царящей вокруг белизны. Под обманчиво мягкими сугробами таились скользкие твердые камни. Он падал, проваливался в мягкое рыхлое крошево. Одежда промокла насквозь, в сапогах было так же сухо, как на дне болота, и даже внутри, под кожей, как казалось, поселилась хлюпающая сырость.