— За здоровье короля! — И рыцарь Кэй лихо утирает с губ белую пену, похожую на морскую.
— Во славу конунга! — И лысина Арнвида вдруг покрывается мелкими бисеринками пота.
Бочка пустела, завороженные зрители старались угнаться за эрилем и сенешалем, и здравицы постепенно начали утрачивать связность.
— 3-за Бр-рррит… ик… анию, мать вашу… иии… нашу! — Доблестного рыцаря слегка заносит вбок, и ему стоит немалых усилий усидеть на стуле.
— О… о… о… — Кажется, что Арнвида заклинило на одной букве и более ничего он выговорить не может. Но эриль корчится, словно пойманный тунец, и с губ его срывается неведомый доселе в Камелоте боевой клич: — Одину слава!
Нетвердой рукой Кэй зачерпывает из бочки. Лицо его краснее, чем созревшая земляника. Ковш с пивом дрожит, точно драккар в бурю, и липкая темная жидкость заливает стол…
С деревянным стуком черпак соприкасается с полом и с точно таким же стуком голова рыцаря падает на столешницу. Доски трещат, но с честью выдерживают удар.
— Я… победил!.. — слегка запинаясь, но гордо изрек Арнвид. — Во славу Тора!
Когда эриль подошел к своим, то стало видно, что глаза его круглые, как у совы, и совершенно белые. Разговаривать знаток рун и сказаний более не мог, лишь шептал что-то невнятное.
Ивар, возгласив здоровье Увейна, Рыцаря Льва, проглотил еще кубок пива, и с этого момента его воспоминания стали отрывочными. Помнился только резкий запах блевотины из-под стола, трепещущие багровые блики от факелов вокруг и громкий голос конунга, хвастливо возвещающий:
— Конечно! Что не под силу твоим воинам, о король, мы выполним с легкостью!
После этого все померкло.
Очнулся Ивар оттого, что в глаз уперся солнечный луч. Прямой и острый, как копье, он жалил горячим наконечником, и, подняв веко, молодой викинг едва не вскрикнул от боли. Повернувшись на бок, он осознал, что болит все тело, и попытался воссоздать в памяти завершение вчерашнего пира.
Более чем безуспешно.
С некоторым усилием оглядевшись, он обнаружил, что лежит, заботливо укрытый шерстяным одеялом, в гостевых покоях, что вокруг стоит перегарный смрад, а уши терзает хорошо знакомый храп Вемунда. Толстяк спал прямо на полу, широко раскинув руки, и казалось, что стены Камелота в испуге сотрясаются, внимая ужасным звукам, вырывающимся из его чрева.
За столом сидел Арнвид и потягивал пиво. Лицо его выглядело свежим, точно спелое яблоко, и никто бы не подумал, что этот почтенный старец вчера надрался до полного умопомрачения.
Обнаружившийся рядом с эрилем конунг, наоборот, выглядел мрачным и утомленным. Под глазами его залегли тени, а широкие плечи, казалось, обвисли под незримой тяжестью.