Но я не могла. Да, моя решительность на мгновение ослабла, но я все еще крепилась.
Еле-еле.
Я неохотно прервала поцелуй, пытаясь собраться с силами и оторваться от него. Едва почувствовав мое сопротивление, он отпустил меня.
— Я… я… извини, — пробормотала я и закрыла лицо руками.
Я терла глаза, словно пытаясь очнуться ото сна, в котором, можно сказать, и пребывала.
— Мы не можем. Это… это началось…
— Даже от поцелуя.
Это было утверждение, произнесенное сиплым голосом, в котором слышались и вожделение, и сонливость… и сожаление. Уж он-то прекрасно знал, сколь губительным может оказаться страстный поцелуй; в прошлый раз я чуть не убила его. Конечно, тогда была исключительная ситуация, и в предсмертном состоянии я высосала из него гораздо больше, чем при обычном французском поцелуе.
— Даже от поцелуя, — уныло повторила я.
Невозможно слиться в любви так, чтобы один из двоих оставался холоден. В этой игре не было лазеек. Повисла напряженная тишина, пока Сет не сел, отстранившись от меня. Когда он снова заговорил, я услышала в его голосе подлинную боль и чувство вины:
— Прости меня. Я не знаю… думал, что лучше себя контролирую… и это же почти во сне… и вот…
— Я понимаю, — шептала я во тьму. — Я понимаю. И ты меня прости.
Снова тишина.
— Полагаю, — сказал он, — мне лучше спать на кушетке…
Я закрыла глаза, чувствуя себя ужасно, но понимая, что он прав. Мы играли с огнем, дурачась с этими целомудренными совместными ночами. Удивительно еще, что ничего плохого не случилось раньше. Чем больше я думала об этом, тем яснее представляла, сколько могла нанести вреда. Черт, сколько вреда я уже нанесла, отняв у него несколько капель жизни? Неделю? Пару дней? Даже одна минута его жизни — это уже слишком много.
Когда я заговорила, голос мой сочился горечью и обидой — не на него, на весь мир:
— Нет. На кушетку лягу я. Это твой дом.
— Тем не менее. Оставь мне хоть какие-то пережитки рыцарства.
Я ничего не ответила, и снова мы сидели в неуютной тишине. Над нами кружила целая стая вопросов, но никто не спешил обсуждать их. Это наш общий недостаток. Когда в душе раздрай, я либо избегаю этой темы, либо делаю вид, что ничего не случилось. И поскольку Сет убегать не собирался, он точно не стал бы начинать диалог, в котором придется расставить все точки над «i». Так что мы продолжали сидеть.
Наконец он встал:
— Прости меня. Я виноват в том, что случилось.
Он обвинял себя, что было для него вполне естественно, но совершенно несправедливо, особенно если учесть, что я до него первая дотронулась. Я хотела как-то ответить, объяснить, что здесь нет его вины. Но слова застревали в горле, сдерживаемые моими собственными смущенными чувствами. Задержавшись еще на несколько мгновений, он ушел в гостиную.