Ложатся добрые в кровать,
Жену целуя перед сном.
А злые станут ревновать
Под занавешенным окном.
А злые станут воровать –
Не может злой не делать зла.
А злые станут убивать –
Прохожего из-за угла.
И, окровавленный, полой,
Нож осторожно вытрет злой.
А в спальню доброго – луна
Глядит, бледна и зелена.
И злые сняться сны ему –
Про гильотину и тюрьму.
Он просыпается, крича,
Отталкивая палача.
А злой сидит в кафе ночном
Над рюмкой терпкого вина.
И засыпает добрым сном
Хотя ему и не до сна.
Во сне ему – двенадцать лет,
Он в школу весело бежит
И там – на площади Виллет
Никто убитый не лежит.
Это написано рукой мастера! Какая точность, твердость, какая экономия средств, как незаменимо каждое слово! Как угрюмо, жутко звучат эти «у»:
И злые сняться сны ему –
Про гильотину и тюрьму.
И как внятны эти «а», этот крик убиваемого:
Он просыпается, крича,
Отталкивая палача.
Раннюю славу Одоевцевой принесли ее баллады, особенно «Баллада об извозчике» и «Баллада о толченом стекле». Обе очень на «темы дня», отражают страшную жизнь тех лет, но художественное их совершенство обеспечивает им жизнь и сегодня.
В начале 20-х годов «маленькая поэтесса» оказалась в Берлине. Там был тогда, как известно, центр русской эмиграции, а время было странное: марка упала настолько, что коробка спичек стоила 50 миллионов; спекулянты богатели, валютчики наводняли подъезды. Уже в Париже, вспоминая это время, Одоевцева писала:
Угли краснели в камине,
В комнате стало темно…
Всё это было в Берлине,
Всё это было давно.
И никогда я не знала,
Что у него за дела.
Сам он расспрашивал мало,
Спрашивать я не могла.
Вечно любовь и тревога…
Страшно мне? Нет, ничего,
Ночью просила я Бога,
Чтоб не убили его.
И уезжая кататься
В автомобиле, одна,
Я не могла улыбаться
Встречным друзьям из окна.
Это стихотворение – абсолютное совершенство. Заметьте, как быстро, стремительно разворачивается повествование. Уже во второй строфе:
И никогда я не знала,
Что у него за дела.
А третья строфа – словно сжатая психологическая повесть, как было сказано о некоторых стихах Ахматовой. Мы «видим» психологию влюбленной женщины: она бодрится, отвечая «нет, ничего» на вопрос – страшно ли ей. И тут же:
Ночью просила я Бога,
Чтоб не убили его.
Отметьте это обыденное, вульгарно-разговорное «накрыли», придающее такую убедительность облику этой обыкновенной женщины. И упоминание об автомобиле – символе преуспеяния мужа-валютчика.
А вот стихотворение полностью автобиографическое – и очень доброе, очень сердечное. Она, под руку с мужем, Георгием Ивановым, идет по набережной Сены. Напротив – Нотр Дам.