— … и волос поменьше… — добавил я.
— … и вещей в гардеробе, о которых мы сожалеем, что купили, — сказал Гершвин.
— Тридцать — это сейчас то же, что раньше было двадцать, — сказала Джинни. — А сорок — это все равно что раньше было тридцать. — Она ткнула меня локтем в бок. — У тебя еще десять лет в запасе, можешь пока не волноваться.
— К тому времени и сорок уже будет не похоже ни на тридцать, ни на сорок, — сказал я.
— Ага, — произнес Гершвин. — Но как тогда быть с теми, кому сейчас около двадцати? Они что, такие же подростки, какими были и мы?
На это никто из нас ничего не смог ответить.
15.37
— Поднимите руки, у кого есть седые волосы! — сказала Джинни.
Мы с Гершвином вскинули руки вверх.
— У меня только один, — сказал Гершвин. — На виске. Зоя хотела вырвать его, но я сказал — не надо, в надежде, что он как-то меня выделит из толпы.
— У меня еще ни одного, — сказала Джинни. — Но я крашу волосы так давно, что уже не знаю, какой у них настоящий цвет. А у тебя, Мэтт?
— Два, — неохотно признался я. — Один торчит на груди, а второй… ну, на случай, если у кого-то здесь слишком чувствительные уши, скажу только, что он там, внизу.
— Ниже пупка? — с любопытством спросила Джинни.
— Ниже.
— Но выше, чем, скажем, колени?
— Выше, — мрачно сказал я.
Джинни захохотала.
— Не может быть, — произнес Гершвин. — Ты прикалываешься.
— Какие здесь могут быть приколы?
— А можем мы его увидеть? — спросила Джинни, корчась от смеха. — Ну пожалуйста.
— Ни за что, — сказал я, пытаясь сохранить достоинство, пока они умирали от смеха. — Даже через тысячу лет.
15:55
— Ну и что для тебя означает тридцать лет? — начала Джинни, обращаясь к Гершвину.
— Не слишком много. Значит, через десять лет мне будет сорок, а это уже почти что глубокая старость, но до этого еще так далеко.
— Хорошо сказано, — заметила Джинни.
— А теперь задаю тот же вопрос тебе, Джинни, — сказал Гершвин.
— Что значит для меня тридцать? Я чувствую какое-то глупое самодовольство оттого, что у моей мамы в этом возрасте уже был ребенок, и она уже успела побывать замужем. А еще впервые в жизни я могу ощущать себя женщиной, а вести себя как девочка.
— Что ты имеешь в виду?
— Не знаю… Ну, например, чувствовать себя вроде как и женщиной, а вести себя как непослушный ребенок. Я все еще чувствую себя как бы ненастоящей женщиной, и очень редко настоящей. То есть я — заведующая кафедрой рисования! Подумать только — я, Джинни Паскоу! Каждый раз когда я провожу собрание, то с удивлением замечаю, что люди прислушиваются к тому, что я им говорю. Потом, конечно, я начинаю смущаться, но на какую-то секунду мне и вправду кажется, что у меня получилось. Вот что значит для меня тридцать лет.