Их успехи воспламенили воображение американской общественности, и Брэдли теперь добивался более значительной роли в завершающей кампании. В этом отношении Брэдли и его генералы не отличались от Монтгомери: они тоже жаждали престижа и славы, которые принесло бы им завершение войны, а если выпадет шанс, то и захват Берлина.
Эйзенхауэр обещал, что в решающий момент отдаст приказ начать массированное наступление на восток, но он не уточнил, какая группа — или группы — нанесет последний удар. Сейчас, прежде чем принять решение, Эйзенхауэр должен был рассмотреть множество факторов, от которых зависела его последняя операция.
Первый факт — неожиданно высокий темп продвижения русских к Одеру. Когда Верховный главнокомандующий составлял планы форсирования Рейна и наступления Монтгомери к северу от Рура, казалось, что пройдут месяцы, прежде чем русские окажутся на необходимом для штурма расстоянии от Берлина. Однако сейчас Красная армия находилась в 38 милях от города, а британским и американским войскам еще было до Берлина более 200 миль. Как скоро русские бросятся на штурм? Где и как собираются они начать наступление? Группой армий Жукова в центре напротив Берлина? Или всеми тремя группами одновременно? Как они оценивают противостоящие им германские силы и сколько времени понадобится Красной армии, чтобы сокрушить немецкую оборону? А после форсирования Одера сколько времени уйдет у Советов на то, чтобы достичь Берлина и захватить его? Верховный главнокомандующий не мог ответить на все эти важнейшие для его планирования вопросы.
Простая правда заключалась в том, что Эйзенхауэр почти ничего не знал о намерениях Красной армии. Между англо-американскими и советскими командующими, ведущими сражения, не существовало повседневной военной координации. Не было даже прямой радиосвязи между штабом Верховного главнокомандующего союзными экспедиционными силами и англо-американской военной миссией в Москве. Все депеши между двумя фронтами просачивались по обычным дипломатическим каналам — способ в настоящее время совершенно неадекватный из-за быстрого изменения ситуации. Хотя Эйзенхауэр приблизительно знал численность русских войск, он понятия не имел о их боевом порядке.
Кроме случайных данных, собранных различными разведисточниками, — большинство из них сомнительной точности,[23] — главным источником информации штаба Верховного главнокомандующего по передвижениям русских были советские коммюнике, передаваемые каждый вечер по Би-би-си.
Одно было совершенно ясно: Красная армия почти дошла до Берлина. А если русские так близко от столицы, должен ли вообще Верховный главнокомандующий пытаться взять город? У этой проблемы было множество аспектов. Русские стояли на Одере более двух месяцев и — если не считать нескольких наступлений местного значения и патрулирования — почти совершенно остановились. Их пути снабжения и коммуникаций, должно быть, растянулись до предела, и казалось маловероятным, что они смогут наступать до окончания весенней оттепели. Тем временем западные армии, продвигаясь с потрясающей скоростью, все глубже и глубже вгрызались в Германию. Местами они проходили более 35 миль в день. Верховный главнокомандующий не собирался уступать, какими бы ни были планы русских, однако ему не хотелось вступать в состязание с русскими за Берлин. Проигрыш мог не только поставить неудачника в неловкое положение, но и — в случае неожиданной встречи наступающих армий — оказаться катастрофическим для обеих сторон.