Хозяин, длинный, с рыжим пухом на затылке, влажными больными глазами, ступая большими шагами по гравию, пытался убежать от лысенького, в шортиках, с неожиданно сильными молодыми ногами.
– Вы же сказали по телефону, помните – вы же сказали, что у вас есть теннисный корт. Иначе я бы не приехал.
– Ну так что? Ну я вас обманул. Поиграйте в пинг-понг, – отбивался хозяин.
– Умолкаю. Но комментс, но комментс. Тогда верните мне мои пятьсот долларов.
– Ну поиграешь три дня в пинг-понг. Биг факен дил[62].
– Умолкаю, но комментс. Тогда вам придется иметь дело с моим лойером.
– А тебе с моим киллером, козел.
Когда они поведали Илье о подслушанном диалоге, тот расхохотался:
– Мы все попались. Этот плут так разрекламировал свой барак! Ну уж в следующий раз не попадемся.
Они пили бургундское в тесном сыром номере, заедая персиками с виноградом.
– Нет, евреям нельзя жить вместе, – вступила жена Ильи. Она все еще сохраняла обаяние южного еврейского типа, но после сорока все больше стала походить в профиль на Данте Алигьери.
– Не будем обвинять всех, – решительно вмешалась Нинок, – моя мама… сердце кровью обливается, пятеро детей… Всю жизнь в трудах. Выпьем за мою бедную маму. Это маленький бокал, но с большим чувством…
– И все-таки ловлю себя на том, что смотрю на толпу евреев глазами антисемита, – сказал Нюню.
– Это потому, – решительно перебил Илья, – что вместе с совковой ментальностью мы сами впитали антисемитизм. Но в толпе «этих шлём» – бывшие крупные инженеры, офицеры-фронтовики, главврачи клиник. Они просто потерялись в эмиграции. Ведь если бы в эту толпу поместить Альберта Эйнштейна, с его висячим носом и нечесаной копной, мы тоже смотрели бы на него глазами антисемита. Всемирный Разум нередко является нам под карикатурной маской местечкового Мойшке.
Но тут гонг на обед прервал их коллоквиум.
– А не пообедать ли вам вместе с нами? – предложил Илья.
Хозяин мотеля Володя потребовал с гостей двадцать долларов за двоих. В столовке все напоминало о совке: мутноватый гороховый суп, сырые котлеты с гречкой, забористый мат в кухне за перегородкой.
– Но ведь это возмутительно, – разволновалась Нинок. – В совке, по крайней мере, можно было пожаловаться Петру Ивановичу из парткома.
– Тутошнего Петра Ивановича зовут Рыночная Экономика, – сказал Илья. – Она все равно расправится с жульем. Мы больше сюда ни ногой.
К полудню разгулялось. Илья вышел проводить их до машины. Загорелый, в белом теннисном костюме, на коротких, уверенных ногах. Уменьшенный вариант голливудского героя.
Самой большой радостью для Ильи было общение. Он готов был пересечь на своем черном «мерседесе» полштата, чтобы покалякать с интересным человеком.