Затем Севрюга задумал сотворить ветер. Он выложил вдоль стен ветроход с отводами во все комнаты, даже в шкафы, купил мощный кондиционер и поставил его в устье ветрохода. Таким образом получилась Вселенная, в центре которой был Севрюга.
Как я уже сказал, при ударе о скалу Севрюга обрел мастеровитость, но лишился способности к языкам. Когда он говорил по-английски, то изъяснялся гласными, сопровождая мычанье жестикуляцией. Но американцы прекрасно понимали его. Сразу по приезде он пошел ремонтировать холодильники, затем устроился скорняком. Притомившись от лис и енотов, Севрюга, как и я, стал скупать, ремонтировать и продавать квартиры. При этом он люто ненавидел щелкоперов.
– И что это за зуд у вас – бумагу марать. Как будто шило в ж… вставлено. И что вы можете мне про жизнь объяснить, если у вас руки из ж… растут.
Но тут является тоненький вежливый мальчик:
– Здравствуйте, Илюша. – Это он мне, златокудрый, голубоглазый принц.
Даже если он встречает меня три раза в день, всякий раз говорит:
– Здравствуйте, Илюша, – и приветливо улыбается, и всякий раз я удивляюсь, как эта грубая скала могла породить тоненького златокудрого принца. Вот он подходит к Севрюге-отцу, целует в меловую маску, садится на гранитное колено.
Вообще-то в Севрюге много загадочного. Однажды, когда у меня загорелась электропроводка, нежданно явился Севрюга, погасил пожар, заменил провода. Когда я предложил денег, грубо отказался. Таким же образом Севрюга спас соседа, когда у того стал фонтанировать кипяток из батареи отопления. Однажды я видел, как этот сопящий монстр нес на руках на пятый этаж (в нашем доме нет лифта) свою занемогшую жену Нину, миловидную хрупкую блондинку.
Самое интересное, что сам Севрюга – подпольный щелкопер. Я познакомился с ним в Ленинграде, в 1970-м, в редакции радио обувной фабрики «Скороход», куда он приносил свои стихи. Все они были о Нине. До сих пор помню севрюжий нежный стих:
Ужель и вправду повзрослели,
Коль туфли с каблучком надели.
Но Севрюга стыдился тайного своего щелкоперства, и я, боясь навлечь на себя его гнев, никому не открываю тайны.
* * *
В Ленинграде идти было некуда. Уж на что Стасик Бессонов, однокашник, а дал от ворот поворот:
– Ну пойми, друг ты ситный, ну не могу…
Стасик вскакивает, отодвигает кресло, скрипит протезом. Прокуренный, потливый, янтарный. В сорок третьем Стасику оторвало ногу на минном поле.
– У меня в отделе строительства – Цацко, рабочий отдел – Фельдман, ответсекретарь – Цеханович. Ты только не обижайся. Ну неправильно это, когда на страницах газеты «Российский рабочий» еврей учит русака, как жить. Хочешь на скороходовское радио? – там есть старушонка Поникова, Раскольникова на нее нету.