Аромат китайских палочек сегодня сильнее, чем всегда. Филипп ощутил его уже на лестнице, ведущей в подвал, где этот запах боролся с неизменной и пропитавшей все кислой вонью. За дверью ждала она. Иногда, и сегодня был именно такой день, Сента надевала старое выцветшее сине-розовое кимоно с вышитой на спине розовой птицей с длинным изогнутым хвостом. Волосы она собрала наверху и закрепила на макушке серебряным гребнем. Сента протянула руки и заключила Филиппа в свои неторопливые, нежные, самые чувственные в мире объятия, прикоснулась к нему губами сначала легко и изящно, а потом был глубокий, всепоглощающий долгий поцелуй.
На окнах по-прежнему были раскрашенные ставни, и беспокойный свет июньского дня и бледного солнца не проникал в комнату. Включенная лампа освещала постель, такую смятую, будто Сента только что вылезла из нее. В блюдце тлела сандаловая палочка и горела свеча. Вся комната отражалась в зеркале, холодная, пыльная, фиолетово-золотая, и казалось, что определить время суток невозможно. На улице грохотали машины, цокали по тротуару женские каблуки, слышно было, как едет велосипед или катят детскую коляску.
Филипп открыл вино. Сенте есть не хотелось, да она и не ест мяса. Она сидела по-турецки на постели, выбирала из коробки конфеты и отпивала из мутного темно-зеленого бокала, одного из двух имевшихся у нее в хозяйстве. Филипп вина не любил. Ему не нравились ни его вкус, ни воздействие: у него начинала кружиться голова, а во рту появлялась неприятная горечь.
Филипп вообще считал, что алкоголь — это довольно противно, и делал редкое исключение, выпивая полпинты портера. Но Сента хотела, чтобы они пили вино вместе, и Филипп понимал, что ей будет неприятно пить одной. Впрочем, это не проблема, когда бокалы цветные и нельзя увидеть, вино в них или вода. Он наливал и себе, но в удобный момент незаметно выплескивал содержимое бокала в кадку с единственным в доме растением, чем-то вроде стойкого фикуса. Он, переживший отсутствие света, влаги и внимания, благодаря винной диете стал теперь давать побеги.
Сента согласилась пойти поужинать, хотя, как всегда, не хотела выходить из дома. В итальянский ресторан на Фэрнхед-роуд они шли пешком, обнимая друг друга за талию. На обратном пути Сента стала очень ласковой, иногда останавливалась, чтобы обнять его и поцеловать. Филипп чувствовал силу ее желания, как излучение, как вибрацию. Он раньше часто видел на улицах парочки, которые явно не обращали внимания на окружающих, были полностью поглощены друг другом, целовались, обнимались, по-видимому радуясь тому, как они неповторимы и неподражаемы. Сам он никогда не вел себя подобным образом и порой даже неодобрительно смотрел в сторону таких людей, но сейчас оказался готов на все, стал страстным влюбленным в такой же паре, прославляющей удовольствие поцелуев на улице, в свете фонарей, в полумраке, у стены, в темном дверном проеме.