Сулла откинулся на подушки; хотя последнее слово осталось за ним, он выглядел разочарованным. Повисло неловкое молчание, которое прервал своей остротой несостоявшийся поэт:
— Вот юноша, который загубил свою карьеру.
Это замечание звучало предельно глупо: оно исходило от ничтожества и метило в молодого Мессалу, приходившегося свояком диктатору. Молчание сделалось еще более неловким и нарушалось только редкими вздохами да сдавленным кашлем Гортензия.
Казалось, что хозяина это не смутило. Хрисогон улыбнулся своей золотой усмешкой и тепло поглядел на Метробия:
— Думаю, это еще не все: лучший стих наверняка припасен напоследок.
— В самом деле! — Со сверкающими глазами Сулла поднялся на ноги, немного пошатываясь от выпитого. — Какой подарок вы поднесли мне сегодня вечером! Даже молодой недотрога Руф, который так глупо петушился… Но какая огненная копна волос, какой пылкий темперамент! Он ничуть не похож на сестру. Какая ночь! Благодаря вам я вспомнил все, хотел я того или нет; вспомнил и хорошее, и плохое. Но не было ничего лучше старых добрых дней, когда я был молод и не имел ничего, кроме надежды, веры в богов и любви моих друзей. Даже тогда я был чувствительным дураком!
С этими словами он обхватил ладонями лицо Метробия и взасос поцеловал его в губы; при этом зрелище все самопроизвольно зааплодировали. Когда Сулла прервал поцелуй, я увидел слезы на его щеках. Он улыбнулся и нетвердой походкой отступил назад; потом упал на ложе и жестом велел музыканту продолжать игру.
Пение возобновилось, но ни Тирону, ни мне так и не привелось услышать ее окончание. Вместо этого мы как один повернули головы, отвлеченные звуком, который не спутаешь ни с чем другим: резким скрежетом стального клинка, извлекаемого из ножен.
Хрисогон послал своих людей проверить, что там творится наверху, или же мы слишком долго торчали на одном месте. Громадная фигура вынырнула из темного прохода, и, прихрамывая, вступила в озеро лунного света, проникавшего с балкона. Непослушные волосы гиганта были подобны свечению голубого пламени, а его взгляд оледенил мою кровь. В левой руке он держал нож с лезвием в мужской локоть длиной: быть может, именно этим ножом он наносил удары по Сексту Росцию.
Мгновение спустя к Магну присоединился его подручный — белокурый гигант Маллий Главкия. Шрам, оставленный на его лице когтями Баст, в бледном свете казался выпуклым и безобразным. Он держал свой кинжал под тем же углом, что и его хозяин: лезвие смотрело вверх и вперед, словно он собрался вспарывать брюхо животного.
— Что вы тут делаете? — спросил Магн, вращая пальцами нож, лезвие которого сверкало в лунном свете. Голос его был выше, чем я ожидал. Его деревенская латынь была приправлена скрипучим носовым акцентом уличных головорезов.