— Ты с ума сошла! — прошипел я Флоранс. — Дело не в женщинах, клянусь тебе.
— Тогда я иду с тобой.
Флоранс еще повысила тон. Я до такой степени потерял голову, что был не способен придумать малейшую ложь, помешавшую бы метиске сопровождать меня.
— Хорошо, — сказал я.
Затем, вспомнив, куда я направлялся, я добавил с чувством, которое может испытывать раб, предвкушающий заранее подлую месть:
— Идем. Ты сама захотела.
В эту минуту я ненавидел Флоранс так сильно, что не мог этого выразить. Самолюбие, вероятно, подавляло во мне все остальные чувства. А эта девица, которую я считал у своих ног, навязывала мне вдруг свою дикую и сумасшедшую волю!
Неспособный отделаться от нее, я был также абсолютно не способен выносить ее рядом с собой. Вместо того чтобы взять автомобиль, как намеревался, я подозвал рикшу.
Человек-лошадь подбежал. Я прыгнул в его тележку, не обращая внимания на метиску.
Однако вскоре я увидел ее рядом: Флоранс вез другой китаец в лохмотьях.
Я вспомнил другой бег, приблизительно такой же, по улицам Кобе, но тогда роли были другие: тогда я преследовал Флоранс.
Вспомнила ли она?
Возможно…
На одной остановке из-за затора на узеньком и вонючем переулке китайского города мы вынуждены были стоять некоторое время бок о бок. Я увидел в глазах Флоранс отчаянный призыв — и резко отвернулся.
Как мог я приписывать столько прелести этому невыносимому существу?
Я рассчитывал, что само место, куда я вез Флоранс, освободит меня от нее, настолько отвратительным представлял я его себе.
Если в этом смысле мои надежды превзошли все ожидания, то расчет, напротив, оказался неверен.
Ни почти непродыхаемый воздух, ни запах грязи, пота, мочи и плохого пережженного опиума, ни сплетение тел в лохмотьях, покрытых коростой, лишаями, ни зрелище лиц кули, провалившихся в отравленный сон, — ничто не отбило охоту у Флоранс, между прочим, такой свежей, такой гладкой, которую длительное заточение приучило к монастырской чистоте.
Если бы она не была со мной, я бы сбежал. Но прежде всего я хотел ее проучить.
Когда владелец курильни предложил мне угол, отгороженный занавеской от конуры без окна, где столько несчастных вкушали единственное счастье, которое им было предоставлено, я ответил:
— Нет. Вместе со всеми.
Тайком я взглянул на Флоранс. Она даже не моргнула.
Хозяин пинками освободил для меня место, Флоранс легла первая, положив голову на короткий деревянный валик возле подноса.
— Я тоже хочу, — сказала она бою, который готовил для меня первую трубку.
Я пообещал себе, что не скажу ни слова метиске. Однако я не смог удержаться и спросил: