Но он этого не говорит. Крессида усаживает нас в уголок скал, где есть возможность скрыться от всех, и выманивает нас на разговор про охоту. Что побудило нас пойти в лес, как мы встретились, наши любимые моментв. Мы становимся дружелюбней, начинаем немного подшучивать о том как мы неудачно связались с пчелами, с дикими собаками и со скунсами.
Когда речь заходит о том каково это чувство, когда наше умение обращаться с оружием переходит в участие в бомбардировке в Восьмом, я перестаю говорить.
Гейл только говорит, "Давно пора".
Ближе к вечеру мы доходим до городской площади. Я веду Крессиду на развалины пекарни, чтобы попросить ее снять кое-что. Единственное чувство, которое у меня появляется - это истощение.
"Пит, это твой дом. Никого из твоей семьи не было слышно после бомбардировки. Двенадцатого нет. И ты призываешь к отступлению?" Я смотрю вокруг пустоты.
"Никого не осталось, чтобы услышать тебя".
Когда мы останавливаемся перед металлическим помостом, который был виселицей, Крессида спрашивает, был ли кто-то из нас наказан таким образом. В ответ Гейл снимает свою рубашку и поварачивается спиной к камере. Я смотрю на следы ударов бича и снова слышу свист кнута, вижу как его окрававленое тело бессознательно висит на его запястьях.
"С меня хватит," заявляю я.
"Я буду ждать вас в деревне Победителей.
Кое-что для ...моей мамы."
Думаю что я гуляла здесь, но когда я пришла в себя, я уже сидела на полу в передней части кухни нашего дома в Деревне Победителей. Аккуратно складываю в коробку керамические кувшины и стеклянные банки. Тля того чтобы не разбить их, я кладу между ними хлопковые бинты. Упаковываю пучки сухих цветов. Вдруг я вспоминаю про розу на моем столике. Было ли это реально? Если это так, она все еще там? Я должна воздержаться от соблазна проверить. Если она там, это только напугает меня снова. Я тороплюсь с упаковкой.
Когда шкафы пусты, я подымаюсь и обнаруживаю на моей кухне Гейла. Он так беззвучно может появиться, что это тревожит. Он опирается на стол, его пальцы расстилаются по зернистой древесине. Я ставлю ящик между нами.
"Помнишь?" - спрашивает он.
"Здесь ты меня поцеловала."
Неужели той изрядной доли морфия, которую ему ввели после порки, было недостаточно, чтобы стереть это с его сознания. Я не думала, что ты помнишь, говорю я.
" Я должен умереть, чтобы забыть. может даже и тогда нет," говорит он мне
Возможно, я стану как тот человек в "Виселице" Всё ещё ждущим ответа".
У Гейла, которого я никогда не видела, плачущим, слезы на глазах. Чтобы удержать их от разлития, я предвигаюсь вперед и касаюсь губами его губ. Вкус тепла, пепла, и страдания. Удивительный вкус настолько нежного поцелуя. Он отрывается первым и усмехается.