А вот на этот раз ее достало.
Сон ее заключался в том, что, уснув накануне после очень значительного в ее жизни, совершенно счастливого дня, а потом и после хорошего, приятного вечера, проведенного вдвоем с Риком в обычных, но от этого вовсе не приедавшихся занятиях, то есть в наслаждении музыкой и любовью, – а кроме того, в неожиданно важных и серьезных разговорах, она якобы (так Зоре привиделось) проснулась раньше обычного, и проснулась не так, как с некоторых пор стало привычным, не плавно переходя от сонного забытья в спокойную, добрую и потому радостную реальность, но совершенно иначе: ее как бы силой, достаточно грубо, вырвали из приятной расслабленности какие-то совершенно ей не знакомые и непонятно как оказавшиеся тут люди, невежливо глазевшие на нее и нехорошо усмехавшиеся. Никак не отвечая на ее недоуменные вопросы, ее насильно, крепко схватив за руки, вытащили – другого слова тут не найти было – из постели, в спальне отчего-то стоял дым и отвратительно пахло, так что она сильно закашлялась. Но ее не выпустили, единственное, что ей позволили сделать, – это кое-как прикрыть наготу (потому что спала она совершенно нагой, тут ей стесняться было некого, а любоваться собой она Рику позволяла и от этого испытывала радость), потом, подхватив под руки, повели, даже не спрашивая ее согласия, в «музыкальную» комнату, и там она сразу увидела обугленное тело – на обугленном же ковре, усеянном какими-то белыми каплями или крошками, – и, отлично сознавая, что это всего лишь сон и никак не может быть реальностью, она не стала удивляться или ужасаться, потому что во сне ничему не удивляешься, что бы ни происходило – все кажется нормальным, закономерным, а в подсознании постоянно присутствует ощущение того, что это всего лишь сон, который можно по желанию, с большим или меньшим усилием, прервать – и даже постараться запомнить, чтобы потом рассказать о нем как можно подробнее. Так что, увидев тело, выглядевшее как побывавшее в камине или на костре бревно, да еще каких-то совершенно неизвестных людей, Зора постаралась сохранить спокойствие, не произнесла ни слова, мысленно же сказала то ли себе, то ли кому-то другому лишь одно: «Хочу проснуться!» и напряглась, чтобы осуществить это желание.
Ничего, однако же, не изменилось, и люди, и тело, и вонь, и она сама, полуголая – все осталось на местах. Наверное, подумала она, это потому, что ее крепко держали и тем самым мешали выйти из сна. Она дернулась, пытаясь высвободиться, но не удалось, чужие пальцы еще крепче стиснули ее плечи, причиняя боль; и боль оказалась почему-то настоящей, очень реальной. «Не сон?!» – мелькнуло в сознании. И сразу же налетел, охватил, вихрем закрутил ее дикий, небывалый страх, а за ним пришла темнота.