Наконец он вернулся и сразу прошел к себе.
Пропадал больше четырех часов и теперь не хочет спускаться? Может быть, пойти к нему и посмотреть, все ли с ним в порядке?
Но ей не пришлось этого делать. Он вошел в кухню, прежде чем она успела закрыть кастрюлю.
– Пахнет хорошо, – сказал он.
– Я потушила мясо. Вам положить?
Он молча прошел мимо нее и стал мыть руки. Она поняла, что в нем что-то изменилось: он избегал смотреть на нее и вообще держался как-то настороженно.
Кэтрин не знала, как себя вести. Если бы она лучше разбиралась в людях, особенно в мужчинах!
– Как ваша пробежка?
Она вздрогнула от неожиданности.
– Я не бегала, – сказала она, сообразив наконец, о чем ее спрашивают. – Провозилась на кухне и потом… эти простыни…
Алекс осмотрел кухню.
– Вы действительно много успели. Сейчас здесь стало намного красивее и уютнее.
– Спасибо, – кивнула она, поднимаясь из-за стола. – Я пойду. Мяса много. Захотите добавки – возьмете из этой кастрюли. Вот здесь…
– Почему вы все время стремитесь уйти от меня? Вам так трудно дается общение со мной?
Кэтрин обернулась и увидела его глаза. Большие, горестные, умолявшие ее остаться.
Она зажгла горелку под чайником и села.
Он ел. Очень медленно, опустив голову, думая о чем-то своем. Морщинки возле рта стали глубже, чем несколько дней назад.
– Расскажите о себе, Кэтрин.
– Мне нечего рассказывать.
Сказала и тут же опять укорила себя за автоматически вырвавшийся ответ, увидев, как поникли его плечи. Если бы он только знал, чего ей стоит перешагнуть через свои комплексы!
– Я приехала сюда из Нью-Йорка, – тихо начала она. – Жила с родителями и двумя младшими сестрами. Наш дом стоял в двух шагах от железной дороги. Когда проходили поезда, в квартире все ходило ходуном. Мы называли ее адской квартирой и ничего не вешали на стены, потому что ни одна вещь не выдерживала этой свистопляски. Отец пил и вел себя соответственно. – Она запнулась и сделала глубокий вдох. – В общем, это был ужасный человек.
– Ну что же вы замолчали?
Удивленная мягкостью его голоса, она украдкой взглянула на его лицо. Теперь в карих глазах было больше живого интереса, нежели боли. Она прочистила горло с твердым намерением дать ему возможность отвлечься от невеселых мыслей, возникших по ее вине.
– Я старалась держаться подальше от него и вообще не любила находиться дома, потому что он то и дело устраивал скандалы и драки. Мне не хотелось идти домой после школы, чтобы не слышать его криков. А сколько времени мы провели в больницах – уму непостижимо! Когда мне исполнилось двенадцать, я просто возненавидела его. Я молилась, чтобы он умер. Или хотя бы ушел из дома.