— Простите его, пожалуйста, — заступился Токмаков. — Вот — доставил героя.
— Первая получка, мама. Р-рабочий класс гуляет. А это прораб мой, К-константин Мак-ксимыч.
— Тсс! — испугалась Дарья Дмитриевна и перешла на боязливый шепот. — Не дай бог отец услышит.
Она вызвала из комнаты Машу и попросила ее сейчас же уложить Бориску в постель.
Маша без особой приветливости поздоровалась с Токмаковым и попыталась отвести Бориса, но тот вдруг заартачился:
— А я с Машкой не пойду. Я с К-константин Мак-ксимычем пойду!
Чтобы избежать лишнего шума, Токмаков отправился в комнату Бориса. Снял с него ботинки, уложил.
— Дайте я его раздену, — смутилась Маша. — Что вы с ним возитесь?
— Отстань! Это наше м-мужское дело… И народы Азии на нас смотрят, — забеспокоился вдруг Борис, тыча голой ногой в карту мира, куда-то в восточное полушарие.
— Конечно, смотрят народы, — поддержал Токмаков с готовностью. — И очень внимательно. А ты, брат, в таком виде.
Когда Борис угомонился и как будто заснул, Токмаков выслушал слова благодарности от Дарьи Дмитриевны, от Маши и начал прощаться.
— Может, чайку выпьете на дорогу?
— Нет, спасибо. Поздно уже. Я к вам в воскресенье приду. Если, конечно, ваше столь горячее приглашение остается в силе.
— А вы, оказывается, злопамятный! — смутилась Маша. — Я вас еще раз приглашаю.
— Ну если еще раз, приду обязательно.
Вешалка большая, но не найти свободного крючка. Все увешано кепками, фуражками, картузами. Начальнические картузы из парусины. Висит шляпа, измятая, выцветшая и запыленная до потери естественного цвета, — значит, и Нежданов здесь.
В комнату вносят баллон с газированной водой. Баллон держат в оцинкованном ящике, набитом льдом. Не закрывается крышка ящика, баллон все время шипит. Стаканы переходят из рук в руки.
Сквозь раскрытые окна доносится смутный гул стройки. Резко выделяются только гудки паровозов и пневматические очереди клепки.
За окнами — отсветы электросварки, прожекторы, мощные фонари, полосы света от снующих мимо машин.
Оперативка вот-вот начнется. Не всем хватило места за большим столом, иные сидят у окон, вдоль стены.
— Ты что меня уговариваешь? Что я — девушка? — гремит главный диспетчер Медовец.
На прораба, тоже не очень низенького роста, Медовец смотрит сверху.
— Вот увидите, Михаил Кузьмич! — Прораб заискивающе подымает глаза. — Вы мне только пиломатериалов подбросьте. Много мне не нужно. Ну хотя бы пяток платформ. Сразу всем участком с места рванусь!
— Як та кляча! — громыхает Медовец. Он бережно трогает своей ручищей верхнюю пуговицу прорабовского кителя и продолжает вполголоса: — Ты кинокартину «Индийская гробница» бачив? Не бачив? Зря! Там один магараджа хотел заживо похоронить свою любовницу. Изменила она ему. С одним хлопчиком. Ты меня чуешь? Алло!.. И вот стоит эта самая бабенка и смотрит в окошко, как ей индусы гробницу строят. А индусы босые, надо считать, в одних трусах. Копают землю мотыгами, трамбуют ее деревянными ступами. И в этот самый трагический момент слышу голос в зале, впереди: «Надо было Матюшину поручить стройку. Матюшин ту гробницу за пять лет не построил бы. Такая же у него на участке механизация… И бабенка эта через него спаслась бы». — Медовец затрясся от приступа смеха. — Да чего ты рукой машешь? Алло! Чистая правда! Какие могут быть шутки?..