— Большие нам предстоят испытания, товарищ Момыш-улы. Мы должны любой ценой отстоять завоевания Великого Октября.
...Я со своим коноводом Синченко возвращался в часть. Лысанка шла подо мной мерным широким шагом, иногда фыркая и бренча удилами.
Я думал о разговоре с генералом. Человек с такой большой боевой биографией, один из тех воинов, которые на собственных плечах пронесли всю тяжесть солдатской судьбы еще тогда, четверть века назад, отстаивая в боях завоевания революции, говорил со мной, как равный товарищ, не поучал, не наставлял, а советовал, подсказывал.
Мы ехали по темной аллее молча, не спеша, и про себя я повторял последние слова коммуниста Ивана Васильевича Панфилова: «Мы должны любой ценой отстоять завоевания Великого Октября».
...Однажды я рассказал генералу такой случай.
В районе совхоза имени Советов взвод немецких разведчиков попал под перекрестный огонь станковых и ручных пулеметов нашего батальона. Немцы заметались и бросились назад, но пулеметчики продолжали поливать их свинцом. Ни один немец не ушел. Живым оказался один тяжело раненный сержант. Его принесли на носилках в штаб батальона. Он был укутан теплым шерстяным одеялом, на руках — замшевые перчатки. Немца очень знобило, и он на все вопросы отвечал:
— «Darüber darf man nicht sprechen»>11, «Ich meiß davon nichts»>12.
Когда он попросил пить, я спросил нашего фельдшера, старика Киреева, оказавшего сержанту первую помощь, можно ли дать ему воды. Киреев ответил мне на ухо:
— У него позвонок перебит в нескольких местах и сквозные ранения в живот.
Немец выпил воду залпом, тяжело вздохнул и сказал:
— Danke. Ich dachte nicht, das die Bolschewiki so gut sind>13.
Мы больше не задавали вопросов немецкому сержанту. Киреев не отходил от него. Немец застонал, попросил приподнять голову и сказал:
— Ich sterbe bald. Ich hoffe, daß man mich beerdigt>14.
Скончался он на руках Киреева. Фельдшер закрыл ему глаза и осторожно положил его голову на подушку. Смерть вражеского воина произвела на всех присутствующих тяжелое впечатление.
Оказывается, когда немец жаловался, что ему холодно, его закутали одеялом, а когда он сказал, что у него мерзнут руки, командир роты лейтенант Василий Попов надел на его руки свои перчатки. Сержанта и его товарищей мы похоронили.
Выслушав мой рассказ, генерал задумчиво, прищурив глаза, сказал:
— Другое дело — на поле боя. Там свои законы. Но когда враг пленен и если тем более ранен, к нему должно быть проявлено гуманное отношение. Этого требует воинская этика.
Вспоминается прекрасная осенняя природа Ленинградской битвы. Нам пришлось совершать длительные марши и большие переходы, рыть окопы в прифронтовой полосе: в дремучих лесах, вязких, покрытых мхом болотах, на побережьях многочисленных маленьких зеркально чистых озер с причудливыми названиями, вроде Гверистяньки, Альбиноли, на берегу цвета хвойного раствора реки Мсты, в затерявшихся среди гущи лесов хуторах, в еловых, березовых, сосновых рощах.