Под прикрытием стены сарая пробегает Малик Габдуллин.
— Малик! — кричу я.
Он остановился, оглядывается.
— Что там наши молчат? Бегите скорее. Подымайте живых. Встречайте огнем эту обнаглевшую цепь...
Он пригибается, рывком бросается вперед.
Немцы подошли уже на бросок.
Справа из-за сугроба подымается белая фигура в развевающемся маскхалате. Кажется, она не идет, а сказочно летит по полю; следом — еще пятеро, за ними — взвод, рота. На ходу, стреляя из автоматов, с криками «урра» люди бросаются на вражескую цепь. В рядах врага замешательство.
Еще миг — на немцев набрасываются автоматчики во главе с Маликом.
— Это Габдуллин! — восклицает, преодолевая боль, раненый Гусев и, прислонившись к стене, медленно сползает.
Я приподнимаю его голову.
— Молодцы... — бледный, с гримасой страдания шепчет Гусев.
И вот наши другие молчавшие траншеи тоже заговорили.
— Что там? — волнуется Гусев.
Я помогаю ему опереться на мое плечо. В прорезь сруба мы видим, как мечется встреченная в лицо огнем, схваченная клещами контратакующих, немецкая цепь.
— Слав...те! — вздыхает с трудом Гусев.
Немцы спешат повернуть назад. Их настигают наши пули, немцы падают спиной к нам, лицом зарываясь в снег.
— Хо-ро-шо... — окончательно обессилев, произносит Гусев и опускает голову.
— Что с вами? Куда вас ранило?
Он молчит. Подбегает Синченко, вдвоем мы осторожно укладываем раненого на солому в углу сарая. Он тяжело стонет. Я расстегиваю ворот его полушубка и замечаю на гимнастерке значок депутата Верховного Совета РСФСР. Пальцы у меня в крови, по-видимому, у него сквозное ранение. Подоспевший санитар делает перевязку. Гусев приходит в чувство.
— Выпейте, товарищ старший батальонный комиссар, — говорит Синченко, протягивая флягу. — Спирт.
Гусева положили на носилки. Мы с Мухаммедьяровым подошли к нему попрощаться.
— У меня просьба к вам, товарищи, — говорит он. — Не надо ругать командиров и бойцов, что растерялись вначале. Габдуллина — на Героя. Это мое мнение…
Мы отправляем комиссара на крестьянских санях, накрыв его теплым тулупом.
Представить на Героя… А жив ли наш политрук — Малик Габдуллин?
И кто был тот сокол, что первым, распрямив крылья, понесся на стаю вражеских коршунов? Кто был вожак этой пятерки, что первая налетела на противника? Жив ли он?
Я посылаю адъютанта выяснить все это, доложить мне о наших потерях.
Не успевает адъютант скрыться, как за поворотом траншеи мы замечаем медленно шагающего по деревенской улице Малика. Всегда по-юношески стремительный, он сейчас идет с трудом. На усталом, опаленном боем лице Малика знакомая застенчивая улыбка.