Буран выл, все вокруг гудело, и мне казалось, что это Мамонов с двадцатью бойцами роет снег, запруживая дорогу, а порывистые удары ветра, треск стропил разрушенной школы напоминали мне лязганье лопат, разворачивающих глыбы снега.
— Мама, пить хочу, — тонкий детский голос заставил меня очнуться.
Хозяйка, сидевшая на корточках у дверцы печки, ответила:
— Сейчас, милочка, сейчас, еще чайник не вскипел...
— Зовите ее сюда, пусть погреется у печки, — попросил Мухаммедьяров.
Услышав приглашение, из-под одеяла вылезла босоногая девочка лет пяти-шести, в длинной рубашонке и, подойдя к печке, протянула руки к огню.
Пришел Синченко, держа под мышкой полбуханки замерзшего хлеба и пару банок консервов. Мухаммедьяров попросил у хозяйки миску, поставил ее на печь и, вскрыв консервы, выложил содержимое в посуду. Запах разогретой пищи потянулся по комнате. Николай стал поджаривать на огне замерзший хлеб. Запах хлеба, раздражая обоняние, расшевелил детей. Из-за перегородки показались еще две девочки, одна постарше, другая помоложе первой, и уставились на еду...
— Дайте, хозяйка, нам тарелку, — попросил Мухаммедьяров. — Пища вкусна только с хозяевами... — привел он казахскую поговорку. — Давайте поужинаем всей семьей.
Смутившись, женщина ответила:
— Что вы, господин... — она запнулась и растерялась. — Что вы, товарищ комиссар, какие мы тут хозяева...
— Нет, вы настоящие хозяева, а немцы и мы — непрошенные к вам гости... — засмеялся я.
— Таких гостей, как вы, мы давно ждали... — ответила учительница и вдруг, не выдержав, разрыдалась.
Мы устроились полукругом у печурки. Впервые с начала войны я ужинал в семье.
Я не мог оторвать глаз от детей, уплетавших консервы и черствый хлеб... Откуда-то появились припрятанные Синченко кусочки сахара.
Теплая комната, детские лица, хорошая русская умная женщина — все это будило щемящую тоску по дому, сыну, жене... а рядом, быть может, невидимые за стеной бурана, уже движутся колонны немецких танков.
Распахнулась дверь — в клубах пара, белые, как два Деда Мороза, Мамонов и Скачков.
Протерев залепленные снегом глаза, и вдохнув полной грудью теплый воздух комнаты, Мамонов доложил:
— Фу, настоящий ад кромешный! Одним словом, товарищ командир, дошли с трудом. Кое-что навалили. Подымешь лопатой, и пока донесешь, все сдует. Потом додумались: в полах шинели и плащпалатках стали таскать. Что нагромоздили там, не знаю, может, уж ветром все размело...
— Деревьев бы навалить, тогда бы снег сам задерживался, — покачал головой Мухаммедьяров…
— Кое-как приволокли два валежника, товарищ комиссар.