— Раймон, — произнес знакомый уже очень многим голос. — Будь любезен, отошли своих блядей. Я хотела бы обсудить с тобой план гастролей в Италии...
Корсаков мог быть кем угодно, но не узнать женщину, глядящую с множества развешанных по Парижу рекламных плакатов, он не мог. Не настолько уж он был далек от жизни. Не монах, не анахорет, словом, а просто интеллигентный, хорошо воспитанный человек...
5. Ольга Агеева, Барселона, 5 июля 1936 года, понедельник
А...а...а... я улетаю... и больше к вам не вернусь...
Сон приснился по пути из Бургаса в Ираклион, где они должны были пересесть на итальянский пароход, идущий в Мессину. Приснился, оставив по себе странное ощущение в груди и породив еще более странные мысли. Особенно запомнился полет...
А...а...а... я улетаю... и больше к вам не вернусь... — Она выворачивает руль, и "Майбах" срывается с полотна шоссе и устремляется в свой последний полет... к солнцу, стоящему в зените, в голубизну неба и... в темную синь моря...
Проснулась сама не своя, но потом подышала носом, подумала, выкурила пахитосу и пришла к выводу, что все нормально. Никто ведь ее еще не преследует, и не стреляет по ее "Майбаху", да и "Майбаха" того еще нет. Но обязательно будет и не потому, что ей так хочется "полетать", а потому, что идея хорошая. Богатая идея: красивая машина для красивой женщины... Почему бы и нет?
"Нас пугают, а мне... не страшно".
И в самом деле, страха не было. Колыхнулось что-то в самом начале и ушло – как и не было. Она даже не удивилась, начала привыкать: за полгода-то как не привыкнуть.
Кейт поднялась на палубу, оставив Вильду досыпать, и встала у ограждения фальшборта, глядя на море и встающее над ним солнце.
"Странно, — подумала она, подставляя разгоряченное лицо ветру и одновременно выуживая из кармана летнего пальто небольшую – всего-то четверть литра – серебряную фляжку. — Добро бы одни ужасы снились..."
Но снилось разное. И, обдумав все эти сновидения еще раз – на трезвую голову, так сказать, — Кейт решила, что "не стоит зацикливаться", и выбросила весь этот бред из своей чудной во всех отношениях головки. Красивой, умной, умеющей целоваться, петь под гитару и сквернословить, очаровывать и испепелять взглядом, и много еще на что способной и годной головы. И в самом деле, забыла. Как отрезало. И не помнила до самой Барселоны, куда прибыла четвертого июля, отправив Вильду из Таранто морем в Геную, откуда было уже "рукой подать" — поездом – до Мюнхена.
Вильда уехала. Ее и уговаривать не пришлось, сама вдруг загорелась идеей "проявить самостоятельность" и посмотреть заодно, в смысле "по дороге", все эти – или пусть только некоторые из – замечательные города и городки северной Италии, с весьма увлекательными для читающей публики названиями: Парма, Верона, Брешия или, скажем, Бергамо... Уехала... А Кайзерина продолжила свой путь в Испанию. И вечером четвертого обнимала уже, сгорая от страсти и изнемогая от нежности, своего "Кузена Баста". А потом пришла ночь – жаркая каталонская ночь – плывущая над ними огромной ленивой птицей. Ночь, бродившая в крови хмелем любви, наполнявшая тела и души желанием, опьянявшая, сводя с ума и демонстрируя двум грешникам в истинно католической стране, что есть настоящий Рай.