Вот это да! Я в жизни не видел столько вкусных вещей. Грибы с молодыми побегами бамбука, свинина со сладкой подливкой, утка, зажаренная в тесте; разная рыба — я даже не знал названия, груды фаршированных яиц, трепанги. Чего тут только не было! Стояли бутылки с лимонадом, с пивом и, я даже не поверил собственным глазам, с вином.
Меня увидели и закричали:
— Пройдоха, иди сюда! Где ты пропадал? Чего бледный?
— Наверно, уже выпил.
— Хуан угостил?
Откуда они только все знали? Ведь мы так старались скрыть нашу дружбу. Я на них не рассердился. Теперь это было не страшно — через несколько дней я буду на материке.
— Гляди, — сказал кто-то, — у него уши побелели. Чего разволновался?
— Да, — сказал я. — Они совсем озверели, эти даяки. Так бы и дал в морду.
— Хорошо бы, — сказал кто-то мечтательно,
— Наплюйте на них! — закричали остальные. — Где наши палочки для еды? Смотри, взводный!
Подошел командир нашего взвода, ему мигом освободили место. Мы его не любили, но черт с ним, последний раз обедали вместе.
В столовую вошел Комацу. Он шел стремительным шагом и почему-то смотрел поверх голов, точно не видел нас, точно нас не было. Я видел его глаза. В них было что-то стальное. И улыбался он только краями губ, точно надоело улыбаться.
Произносили тосты — каждый на своем языке. Говорили все. Никто никого не слушал. И не понимал. Тянулись руки, хватали закуски, кто-то просыпал рис, целую миску. Все набросились на еду. А я сидел и смотрел, и мне казалось, что я сплю и вижу сон. Бывает так... Ты бежишь во сне и точно плывешь по воздуху, и движения у тебя медленные...
Взводный налил стакан вина, вылез из-за стола и пошел, пошатываясь, к Комацу. Взводный что-то говорил, а Комацу как-то странно улыбался и поднимал в ответ стакан с лимонадом.
Почему Хуан сказал, чтоб я ничего не ел?
«Не ешь! Не ешь! Не ешь!»
Я хотел есть. Хотел? Нет! Даяк отбил у меня аппетит.
— Пройдоха! — кричал кто-то над ухом. — За твое здоровье, пей до дна.
Люди пили вино. Почему так страшно видеть, как люди едят и пьют разнузданной толпой? И вино красное как кровь. Сочится, точно ты отодрал от спины пиявку. Чавкали рты...
И пили, пили, пили...
«Не ешь! Не ешь! Не ешь!»
Почему-то вспомнилась мать. Она тоже однажды говорила:
— Не ешь! Не ешь! Придет брат... Он придет голодный. И очень усталый. Оставь ему еду.
Тут было всего много. Я никогда еще не видел сразу так много вкусных вещей.
Комацу не ел. И те, кто сидел с ним рядом, тоже ничего не ели. Они сидели, и им было скучно, точно они проводили кого-то на поезд и теперь не знали, куда им идти.