Мадер уловил настроение своих головорезов, и им не надо было объяснять, зачем и почему надо убрать зарвавшегося «президента», этого разжиревшего ишака, который, глядишь, лягнет своего хозяина. Пока земля носит Вели Каюма, он будет пакостить, не побрезгует ничем, чтобы даже убить всякого, кто стоит поперек его дороги. Если ему удастся прибрать к рукам мусульманскую дивизию, сделает все, чтобы потом устранить людей Мадера — одних разжалует, других в концлагерь отправит, третьих — в гестапо передаст... В этом утвердились и приспешники майора. Весь штаб согласился, что следует ликвидировать Каюма и чем скорее, тем лучше!
Теперь весь вопрос был в том, кто возьмется за опасное дело. За Каюмом стоял Розенберг, который, узнав о покушении, поднимет на ноги гестапо, СД... Чего доброго, и к фюреру побежит жаловаться. Предложили несколько кандидатур: Рахмана Ахмедова из ТНК, Ходжакулиева — командира роты, окончившего школу унтер-офицеров, и унтерштурмфюрера Чалык Башова. Мадер отверг всех. Одному он не верил, на другого не мог положиться — плохо его знал, третий не подходил по своим личным качествам — неважный стрелок и трусоват.
Все молчали. Майор снова заходил по кабинету, затем, сев на свое место, нервно забарабанил длинными пальцами по столу. В кабинете было слышно, как гудел огонь в большой голландской печи.
Таганов, присутствовавший на этом совещании, мучительно раздумывал. Ему давно казалось подозрительным, что из всей группы Байджанова каким-то чудом уцелел лишь Джураев. Этот юркий малый, золотозубый и с крысиным лицом, как-то заученно говорил Аширу и другим, что ненавидит предателей, готов с оружием в руках уйти к партизанам. Он всячески подлизывался к Таганову, пытался задобрить Кулова и Мередова и слишком открыто ругал немцев, поносил их порядки. И с такими-то разговорами — на воле... А что, если бы так вел себя кто-нибудь другой? Не миновать расстрела или, в лучшем случае, концлагеря.
— Не нравится нам этот тип, — говорил как-то Кулов о Джураеве. — Уж больно приторный и липкий...
Такого же мнения был о нем и Турдыев, парень темпераментный и горячий, который после того случая у «позорного столба» сблизился с Аширом.
— Он все лезет ко мне: «Земляк! Дорогой!» — рассказывал Юлдаш. — Я сам самаркандский, но таких, как Джураев, во всем Узбекистане не сыщешь... Все что-то выспрашивает, вынюхивает, кто что сказал. Зачем ему это? Заметь, он даже улыбается фальшиво. Такой человек не может быть хорошим. Разреши, Ашир, мне с ребятами им заняться. Тихо и спокойно, ни одна душа не узнает. Да и никто о нем не спохватится. Разве только Фюрст?