— Как его зовут теперь? — громко спросил я из ванной.
— Уолтер, — сказала женщина. Значит, я правильно вспомнил.
— А что ваша сестра с ним делает?
— Об этом я и хотела просить, — сказала мне незнакомая женщина по имени Мария. — Мне некого просить больше. У меня в Нью-Йорке есть мужчина, но я уже просила его. Сходите, пожалуйста, на это кладбище, вам будет интересно. Пожалуйста, сходите туда. Зайдете в сторожку, такой домик напротив входа на кладбище, спросите Марту. Она разрешает посетителям ходить, разглядывать памятники, даже денег не берет, это считается чем-то вроде рекламы. Спросите Марту, только не говорите, от кого вы. Просто, мол, слышали, и все тут. Я вас очень прошу… Я здесь вам на столе, на газете, которую вы читали, напишу адрес. Очень прошу вас…
— Ладно, — сказал я. — Спасибо за все. Но теперь идите. Мне надо отдохнуть. Позвоните мне на той неделе.
Женщина ничего не ответила, но я ощущал, что она еще там, в комнате. Затем хлопнула дверь номера.
Я осторожно вынул ноги из остывающей воды, вытер их полотенцем и надел шерстяные носки, которые мне именно для таких случаев дала в дорогу жена. Дошел до постели и рухнул в нее, одновременно провалившись в мягкие матрацы и в сон, такой же обволакивающий и приятный.
Милая моя, здесь уже осень. Метеорологи обещают лютую зиму, и небо над Нью-Йорком такое прозрачное и холодное, что понимаешь — зима у порога. Этот город разделен сотнями демаркационных линий, он расчленен и разобщен, но все-таки это один из самых «интересных» городов на свете. Город, в котором множество стереотипов и в то же время центр по воспитанию индивидуалистов. Даже парты в школах — у каждого своя, и дети могут расставлять их как кому угодно, хоть спиной к доске. Когда-то я прочел в здешнем еженедельнике и запомнил очерк о детях сотрудников американского посольства в Москве: те по нескольку лет учились в советских школах и возвращались домой, по определению автора статьи, «травмированные коллективизмом». Поучившись у нас, дети и дома хотели иначе сидеть в классах, иначе дружить со своими сверстниками: они уже привыкли жить по-другому, а в Америке пришлось переучиваться. Это иной мир, в нем другие правила, и согласно им вырастают другие люди. Рыба плавает, птица летает, олень бегает — все передвигаются, каждый в собственной среде, и перенесение из одного мира в другой всегда травматично.
Кстати, правила и условия жизни в другом мире и другом обществе зачастую подразумевают и характер одежды, не только особенности поведения и отношения к окружающим. Листая нью-йоркские журналы и выбирая из них информацию о здешних людях, я в летнем номере «Нью-суик» натолкнулся на яркое цветное фото манекенщиц, одетых в куртки, комбинезоны и платья самых изысканных силуэтов. Рядом шел текст: «На иных из американских улиц изысканные джинсы, портфель, изготовленный по заказу, и портативный магнитофон фирмы „Сони“ еще не свидетельствуют о том, что вы модно выглядите. Можно предполагать, что скоро многие оденутся в симпатичные пуленепробиваемые одежды по моде „сейфмен“ („человек в безопасности“), чтобы защититься от насилия. Впрочем, против нового направления в моде возражает полиция больших городов, опасающаяся, что новые средства самозащиты улетучатся к преступникам. Соответствующие