Но моя хозяйка была как камень, — визит этого господина не заставил ее смягчиться, а по-моему, еще больше ожесточил.
Однако через два дня она мне вдруг сказала:
— Меня вызывают, чтобы я пришла с вами… Будьте готовы, мы поедем туда-то и туда-то.
Мне это что-то не понравилось. Я ничего хорошего не ждала.
В назначенный день мы поехали в какое-то управление, тоже в Потсдаме. Оно помещалось в громадном здании наподобие тюрьмы.
Внизу нас встретил какой-то человек. Мою хозяйку он оставил в приемной, сказал, что она не может пройти туда, куда он идет со мной. И повел меня вверх, как мне показалось, по особенной лестнице.
Он ввел меня в небольшую комнату, где сидел приличного вида господин. И, видимо, сказал ему, чтобы он поговорил со мной и проверил, кто я и что я. Это я потом про себя додумала.
Кое-что я понимаю по-немецки. Это был какой-то аристократ, «фон», — приставки-то я знаю.
Оказалось, что он переводчик, прекрасно говорит по-русски, и он переводил этому человеку, который меня привел, все мои ответы.
Он спросил мое имя, фамилию, откуда я и так далее. И всякий раз поворачивался к этому человеку: «Этот господин спрашивает то-то и то-то…»
Не помню, что>' еще его интересовало, когда неожиданно он стал меня спрашивать, кого персонально из русской аристократии я знаю, о роде Голицыных и других. Он называл какую-нибудь известную фамилию и спрашивал меня: «А не слышали ли вы о таком-то или такой-то?..» — «Да, конечно, — говорила я, — потому что он муж или жена такой-то или такого-то…»
Словом, он, видимо, хотел убедиться, что я не обманываю, выдавая себя за ту, кем я не была.
Когда немец, сопровождавший меня наверх, возвращался со мной, к моей хозяйке, он был со мной уже любезнее.
Хозяйка же была удивлена, что меня вызывали, и по дороге допытывалась, о чем меня там спрашивали.
Однако, должна сказать, что этот господин ничего особенного для меня не добился, и я как мыла полы, так и продолжала по-прежнему мыть и весь день работать на хозяйку.
А хозяйка еще больше разозлилась, стала еще свирепее. Она даже запретила мне по воскресеньям ходить в городской парк.
Все же меня забрали к другой хозяйке. Это была совсем простая женщина, не богатая, как та противная.
У нее было двое детей, две девочки: одна — еще грудная, другая — маленькая.
Не знаю, где был ее муж. Может быть, на фронте. Эта женщина страдала туберкулезом, и ей трудно было ухаживать за двумя детьми. Я должна была ей помогать.
К тому времени положение немцев на фронте стало намного хуже. Союзники вовсю бомбили Берлин.
И когда начинался налет, надо было спускаться в бомбоубежище, в подвал. Моя новая хозяйка брала детей, грудную девочку несла на руках, а за руку держала маленькую и спускалась в подвал. Я тоже спускалась с ними.