«Дорогой Чарли.
Сожалею, что до сих пор не собрался написать тебе, но ты, очевидно слышал, что я пишу мемуары, на завершение которых потребуется еще не меньше года, а пока я только и знаю, что зачеркиваю да переписываю.
Я получил милое письмо от твоей жены, позволившее создать о ней приятное впечатление. Жаль, что вы не смогли ужиться. Ведь у вас есть все основания — в том числе прелестная дочурка, которая должна вас крепко связывать.
С годами ты поймешь, Чарли, как важно иметь тихую пристань, под этим я подразумеваю союз с человеком, которого знаешь много лет и который близок тебе духовно. У тебя такой прелестный ребенок, и ты обязан приложить все усилия, чтобы сделать его счастливым. В юности ничто не дает такого счастья и ощущения надежности, как присутствие отца и матери.
Мне уже семьдесят лет, и я очень много думаю о своих детях, в том числе и о тебе, о том, как ты строишь свою жизнь. Не растрачивай ее попусту! У тебя есть талант, характер и умение нравиться, я видел тебя на сцене и знаю твои разносторонние способности, — только отнесись к ним серьезно.
Не хочу, чтобы это письмо носило характер поучений, но меня ужасно огорчил твой развод…
Уна просит передать тебе привет, дети тоже. Они часто вспоминают тебя и безмерно гордятся своей прелестной маленькой племянницей. Их интересуют твои дела и удивляет, почему ты не приезжаешь. Растет молодежь: Джеральдине уже пятнадцать лет, Майклу скоро будет четырнадцать, Джози почти одиннадцать. Вики восемь. Юджину шесть, Джейн два годика, а бэби — три дня от роду.
Любящий тебя отец».
Говоря так взволнованно о необходимости иметь тихую пристань, Чарли Чаплин имел в виду Уну, которая явилась к нему в самые мрачные годы его жизни и доказала свою преданность и любовь.
14.
На вилле Чаплина, в небольшом швейцарском городке Веве, большой сад, много цветов, особенно роз и гортензий, за которыми он сам любил ухаживать. Часто можно увидеть его розовое лицо и белый шелк волос.
Чаплин счастливый человек, потому что он достиг совершенного семейного равновесия.
«В наше время, — говорил художник, — очень много говорят о любви, но настоящее чувство пропало. Я не знаю, хорошо это или нет. Но я романтик и романтиком останусь до последнего вздоха. Сила моих фильмов — в их мягкости и человечности. Мне выпало на долю быть любимцем всего мира, меня и любили и ненавидели. Какими бы ни были превратности моей судьбы, я верю, что счастье и несчастье приносит случайный ветер, как облака в небе. И, зная это, я не отчаиваюсь, когда приходит беда, но зато радуюсь счастью, как приятной неожиданности. У меня нет определенного плана жизни, нет и своей философии, всем нам — мудрецам и дуракам — приходится бороться с жизнью… Даже возраст меня мой удовлетворяет, хотя бы потому, что теперь множество вещей потеряло для меня свое значение, множество страхов исчезло. Пропала охота бесцельно шататься по улицам, подпирать стенку и убивать время на разговоры с незнакомыми людьми. В моем возрасте уже начинаешь терять и друзей. Некоторые отправились в мир иной, другие просто ушли из моей жизни, и, страшно сказать, я не чувствую этой утраты. Проблема друзей никогда для меня не существовала. Прежде всего потому, что я по природе своей робок. Обычно люди думают, что я грустен… Это не так. Если бы не моя нынешняя семья и не последние чудесные три десятка лет, я мог бы сказать, что всю жизнь был один…»