3.
В 1949 году я снова оказался в Ялте. Вспомнил, что 29 января день рождения А. П. Чехова. Мне захотелось сделать Марии Павловне сюрприз. Но цветы даже в Ялте не растут в январе. Друзья посоветовали попытать счастья в Никитском ботаническом саду. Старший научный сотрудник, милейшая Инга Иннокентьевна Мещерская совершила невозможное, она собрала трогательный букет из имеющихся растений, которые в это время года цвели в Крыму. Собранные вместе ветки кустов и деревьев выглядели празднично и неожиданно.
В тот день я провел у Марии Павловны несколько незабываемых часов. Несмотря на свои восемьдесят шесть лет, она была жизнерадостной и оживленной. Особенно отчетливо врезался в память ее рассказ о Л. Н. Толстом, который со всеми подробностями я сразу же записал.
— Это было в Москве, зимой. В тот день у нас обедал артист Художественного театра А. Л. Вишневский[1]. После обеда они с А. П. ушли к нему в комнату, и оттуда доносились их голоса. Вернее доносился голос только Вишневского, — он ужасный был болтун и часами мог говорить об актерах.
Хлопот у меня по дому было много и я еще даже фартука снять не успела, когда услышала звонок. Бегу вниз отворять — мы жили тогда на Малой Дмитровке, квартира была на втором этаже, а прихожая внизу. Отворяю и вижу стоит старичок, в черном пальто, в теплой шапке. Когда он спросил Антона Павловича и вошел в прихожую, я сразу узнала Льва Николаевича Толстого и очень смутилась. Он наверно меня за горничную принял. Я повела его наверх. Немножко успокоилась, но волнуюсь, конечно, и прислушиваюсь: опять все больше Вишневский говорит, а Толстого и А. П. совсем не слышно. Набравшись духу, я к ним постучалась:
— Не хотите ли чаю?
Толстой поблагодарил, но отказался. Я успела заметить: А. П. мрачный, а Вишневский веселый и все говорит и говорит… Часа полтора сидели они, смотрю — выходят. Толстой домой собрался. Я спрашиваю: не надо ли за извозчиком послать?
— Нет, — говорит, — я на конке доеду.
Антон Павлович тоже оделся.
— Я провожу вас до конки, Лев Николаевич.
Вернулся А. П. один, пошел к себе, лег на диван к стене лицом. Лежал молча, и вдруг я слышу: он стонет. Испугавшись, я бросилась к нему:
— Что с тобой, Антоша? Не надо ли тебе чего?
Молчит, лежит и стонет. Так прошел вечер, наконец не выдержала, принесла ему чаю и опять спрашиваю:
— Да что с тобой?
— Что ты, Маша, сама не понимаешь? Ведь Толстой был, Толстой!
Сам пришел. Ведь что-то ему было нужно? Видеть меня захотел. Что-то мне сказать хотел… Толстой! Полтора часа сидел и слова сказать не смог, Вишневский не дал. Все сам болтал. Я уж и провожать Льва Николаевича пошел: может он, думаю, по дороге мне скажет. Так нет же, Вишневский увязался и опять никому ни слова сказать не дал.