— Приглашаю вас поужинать завтра вечером, — сказал он. — Сами понимаете, мне нужно подготовиться, сделать кое-какие распоряжения. Я не держу в номере важных бумаг.
Эрик Фрейслинг сухо улыбнулся и ответил:
— Мы так и поняли.
Хотел дать Рогану знать, что они уже успели обыскать его номер, хотел, чтобы он понял: они не того сорта люди, которых можно водить за нос.
Роган пристально смотрел на братьев.
— Приходите завтра в восемь вечера, — сказал он. А затем выпроводил их из номера.
В ту ночь он не смог ответить на ласки Розали, и когда она наконец заснула, закурил сигарету и стал ждать, когда снова придет ночной кошмар. Все началось после третьей сигареты.
Роган увидел, как раздернулись черные шторы, и он снова оказался в Мюнхенском дворце правосудии, в зале с высокими сводчатыми потолками. Откуда-то издалека приблизились и приняли отчетливые очертания семь мужских фигур. Пять из них казались несколько размытыми, но две — Эрика и Ганса Фрейслингов — он мог разглядеть в мельчайших деталях, точно они стояли в луче света прожектора. Лицо Эрика было в точности таким же, как в тот роковой день. Отвислые толстые губы, злобные маленькие черные глазки, широкий нос — все эти черты отмечала варварская жестокость.
Ганс Фрейслинг был похож на брата, но в его лице было больше хитрости, а не жестокости. Именно Ганс подошел к молодому заключенному Рогану и начал подбадривать его с напускным добродушием. Именно он, Ганс, глядя Рогану прямо в глаза, вкрадчиво шептал: «Переоденься в эту новую замечательную одежду. Мы собираемся тебя отпустить. Американцы почти уже выиграли эту войну. Придет день, и, возможно, ты сможешь помочь нам. Вспомнишь, что мы тебя пощадили, оставили жить. Давай же, переодевайся. Быстро!»
И Роган поверил ему, стал переодеваться и, благодарно улыбаясь, поглядывал на семерых убийц своей жены. И когда Ганс Фрейслинг дружественным жестом протянул ему руку, Роган не отпрянул, ухватился за нее. И только тогда заметил на лицах остальных пятерых мужчин виноватые ухмылки. Роган не отпрянул и успел еще подумать: «А где же седьмой?» В этот момент новая фетровая шляпа начала сползать ему на глаза. Он ощутил сзади, на затылке, леденящее прикосновение металла и сразу понял, что это ствол пистолета. Почувствовал, как от ужаса мелкие волоски на шее встали дыбом. И за какую-то долю секунды до того, как пуля вошла в его череп, услышал свой собственный крик о пощаде, вылившийся в долгое пронзительное «А-а-а-а-а-а!..». Последним, что он видел, была довольная и подленькая улыбочка на лице Ганса Фрейслинга.