– Первач! – Померанец от души приложился к фляжке.
– Эй, парень, не свирепствуй! – предупредил Макар. – Нам с фотографом оставь. Мы с ним как-никак самые пострадавшие.
Антон с явной неохотой оторвался от фляжки, сказал со смесью удивления и уважения:
– Убийственная штука!
– А то! – Макар сделал пару глотков, удовлетворенно крякнул, протянул фляжку Егору: – На, фотограф, полечись.
Да, ничего не скажешь, лекарство у егеря было просто замечательное, было оно всем лекарствам лекарство. Всего нескольких глотков хватило, чтобы и боль, и напряжение отпустили. Несколько глотков – и мир утратил свою давешнюю враждебность, а охота, которая лишь по чистой случайности не закончилась трагедией, показалась милой и безобидной забавой.
– Странная у тебя самогонка, Макар, – Егор с наслаждением растянулся на траве, уставился на облака-барашки, – вроде и выпил совсем ничего, а эффект, как от бутылки водки.
– Я ж говорю – первач! – сказал Макар таким тоном, словно это все объясняло. – А ты, фотограф, не разлеживайся тут, нам еще медведя свежевать.
Егор закрыл глаза, промычал что-то нечленораздельное. Не хочет он свежевать медведя! Тем более после того, как эта тварь чуть его самого не освежевала. И вообще, это не его трофей, а Померанца. Вот пусть Антоха со своим медведем и разбирается. А у него есть свой собственный маленький трофей – снимок нападающего медведя. Может, что-нибудь и получилось, надо бы посмотреть, да сил нет…
* * *
Самогон у егеря и в самом деле был чудесный. Это только сначала Насте показалось, что он выжег ей дыру в желудке, а потом стало хорошо, настолько хорошо, что даже недавние ужасы почти забылись.
…Медведь выскочил из кустов, как чертик из табакерки. Настя видела медведей в зоопарке и еще пару раз в цирке, но этот не шел ни в какое сравнение со своими цивилизованными собратьями. Огромный, страшный до дрожи в коленях и смертельно опасный. То, что зверь смертельно опасный, она поняла сразу, хватило одного-единственного взгляда на оскаленную пасть с хлопьями кровавой пены.
И на пути этой разъяренной махины стоял Егор. Стоял и прижимал к пузу свой драгоценный фотоаппарат за тысячу баксов. Этого ненормального спасло чудо: он зацепился ногой за торчащую из земли корягу, упал, и медвежья лапа просвистела всего в нескольких сантиметрах от его бестолковой головы.
Все, что происходило дальше, Настя помнила смутно. Помнила, как Егор впечатался в березу, ей тогда еще показалось, что он сломал себе позвоночник. Помнила, как вниз по склону оврага огромным ревущим клубком скатился медведь. Помнила, как Антон путался в спальнике и бестолково хватался то за свой телефон, то за палку, которой до этого шевелил в костре угли, в то время, когда всего в нескольких шагах от него на земле лежал карабин. А потом на Настю нашло какое-то затмение, и следующее, что она запомнила, это приятную тяжесть карабина и гладкий, до блеска отполированный приклад. Ей не пришлось прилагать никаких усилий, чтобы вспомнить, руки помнили все сами. Механическая память – вот как это называется.