Возле парома, лежа одним краем на низком берегу, притулился плот, на плоту были укреплены два столба с перекладиной, а с перекладины свисала веревка с петлей.
«Так вот куда Бурей вчера отлучался – Сучку виселицу заказывал! Дед заранее все решил, а о том, что к несовершеннолетним смертная казнь применяться не должна, ЗДЕСЬ ни у кого и в мыслях нет. В том числе и у вас, сэр, не сочтите за попрек, подобная мысль даже не возникла, когда вы Амфилохия убивали».
Бурей вывел на берег Бориса со связанными за спиной руками, подталкивая в спину, провел через паром и вытолкнул на плот. Парень озирался, словно не понимая, что происходит, или не желая в происходящее верить; так, кажется, и не поверил до самого конца – во всяком случае, обреченным он не выглядел. Может быть, надеялся, что только пугают? Обозный старшина поставил его прямо под веревкой, сноровисто связал ноги и вопросительно уставился на Корнея и Мишку, возвышавшихся в седлах позади строя учеников Воинской школы.
– Командуй, – негромко произнес сотник.
– Деда, я…
– Командуй, г. нюк! – зло прошипел дед, толкая внука локтем в бок. – Я за тебя вершить должен?
«Господи! Как командовать-то? Нет, ну нельзя же так…»
Получив еще один толчок в бок, Мишка все же поднял руку и махнул ею в сторону плота с виселицей. Бурей недоуменно дернул головой и снова уставился на деда с внуком.
– Голосом! – снова зашипел дед. – Давай, Михайла! Пусть это угребище хоть раз ТВОЙ приказ выполнит.
Мишка прокашлялся и, сам не замечая, что до боли вцепился пальцами в поводья, вытолкнул из глотки царапнувший наждаком крик:
– Исполнять!
Бурей снова недоуменно дернул головой, потом пожал плечами и, обхватив Бориса одной рукой поперек туловища, приподнял парня, а другой накинул ему на шею петлю. Еще раз оглянувшись на всадников, отпустил приговоренного и отступил на шаг назад. Борис, выпучив глаза и синея лицом, забился в воздухе. Молодое здоровое тело не желало умирать, изгибалось, дергалось, раскачивалось, казалось, что эти конвульсии длятся уже вечность и никогда не закончатся.
– Бурей!!! – хлестнул над головами дедов окрик.
Горбун слегка присел и по-обезьяньи подпрыгнув, обхватил тело Бориса руками и ногами, повиснув на нем всей тяжестью. Мишке послышалось, что даже сюда – метров за пятнадцать – двадцать – донесся хруст шейных позвонков.
«Господи, сейчас голова оторвется… Да что ж он творит!»
Бурей припал ухом к спине повешенного, как будто прислушиваясь к тому, как из тела уходят остатки жизни. Глаза закрыты, рот ощерен – урод наслаждался!
– Бурей!!! – Только после того как палач отпустил тело казненного, до Мишки дошло, что кричал не дед, а он сам. И, что самое удивительное, тон совершенно не соответствовал тому, что переживал Мишка – не истерический вопль (лишь бы прекратить кошмарное действо), а требовательный начальственный окрик.