Я отодвинул тарелку и, встав из-за стола, направился в его сторону. Потому что никто, кроме меня, утихомирить эту внезапно разбушевавшуюся смертоносную стихию был не в состоянии. Немой тать заревел и спрятал блюдо с картошкой за спину. Я непонимающе остановился. Да что с ним такое происходит-то?
– Ты хочешь картошечки? – ласково спросил я свою «тень». – Так можешь взять сколько хочешь. А остальное – отдай. Нехорошо поступаешь. Мы тоже хотим картошки. Неужели ты с нами не поделишься?
Немой тать посмотрел на меня отчаянным взглядом, потом тоскливо взвыл и… вытащив из-за спины блюдо с пюре, внезапно начал жрать его прямо так, ртом, помогая себе руками. Все ошарашенно пялились на эту картину, но только лишь до того момента, как Немой тать захрипел и свалился на пол трапезной, схватившись за живот…
– Всем стоять! – взревел первым все понявший Митрофан, взвиваясь с лавки и прыгая к одному из служек. – Кто? Ты? – зарычал он, хватая его за воротник и резким рывком притягивая к себе.
– Не-эт, – заверещал служка, – не-эт, то Семен! Он мне просто сказал, чтобы я не прикасался сегодня к «царскому овощу»!
– Семен?!
– Стоп! – рявкнул уже я. – Хрен с ним, с Семеном, потом поймаешь. Пошли за Прокопом, и всех дохтуров из царевой лечебницы сюда, быстро!
После возвращения отучившихся в европейских медицинских школах и университетах врачей я учредил десять царевых лечебниц. Три в Москве и по одной в Ярославле, Нижнем Новгороде, Великом Устюге, Казани, Вологде, Великом Новгороде и Сольвычегодске. Ближайшая находилась недалеко от Кремля, в Китай-городе.
– Да я сам… – сорвался с места Митрофан, но был тут же остановлен моим окриком:
– Нет, ты – здесь! Ты – отравлен, понял? И я тоже. Занемогли мы, понятно? При смерти мы! Пусть повылезают из своих щелей. Я им за моего Немого татя… – Я судорожно вздохнул и, взяв себя в руки, приказал: – Так, берем его на руки, быстро! Митрофан, как пошлешь за Прокопом, – галопом в мой кабинет и приволоки мне гусиное перо, несколько перьев…
Мы взвалили тяжелое и уже сотрясаемое судорогами тело и положили его на стол, с которого была скинута на пол вся посуда вместе с дорогой, шитой золотом скатертью. Я знал, что при отравлении первым делом надобно промыть желудок, но, судя по белой пене, выступившей на губах Немого татя, ему это вряд ли могло помочь. Однако так просто сдаваться я не собирался.
– Воды! – заорал я, склоняясь над ним, а затем, ухватив кувшин, принесенный из устроенной прямо перед трапезной умывальной комнаты, где все приглашенные на завтрак могли помыть руки с мылом, поднес его ко рту хрипло дышащего Немого татя. – Пей, пей, родной… ну же, надо…