— Стало быть, Маблунг и впрямь выказал себя моим другом, каковым почитал я его некогда?
— Скорее, другом истины, — отозвался Белег, — что в итоге обернулось к лучшему; хотя приговор мог оказаться менее справедлив, кабы не свидетельство Неллас. Отчего, Турин, отчего не рассказал ты Маблунгу о нападении Саэроса? Все могло сложиться иначе. И, — добавил он, глядя на изгоев, растянувшихся у входа в пещеру, — ты, верно, по-прежнему гордо носил бы шлем и не пал бы так низко.
— Может, и так — ежели называть это падением, — промолвил Турин. — Может, и так. Но сложилось так, как сложилось; и слова застряли у меня в горле. В глазах его читался упрек — даже вопроса мне не задав, он уже осуждал меня за то, чего не совершал я. Мое сердце человеческое исполнено гордости, сказал эльфийский король. Таково оно и ныне, Белег Куталион. И до поры не позволит мне сердце вернуться в Менегрот, где посмотрят на меня со снисходительной жалостью, точно на непослушного мальчишку, что пообещал исправиться. Мне пристало даровать прощение, а не принимать его. И по меркам моего народа не мальчишка я уже, но муж; притом суровый — волею судьбы, мне доставшейся.
— Тогда что же намерен ты делать? — встревожился Белег.
— Пойду куда глаза глядят, — отозвался Турин. — Так пожелал мне Маблунг на прощание. Милость Тингола не распространится на сотоварищей моего падения, сдается мне; я же не расстанусь с ними ныне, ежели сами они не пожелают расстаться со мной. Я люблю их по-своему, сколько-то — даже самых отпетых. Они — мои сородичи, и в каждом есть толика добра, что может и умножиться. Думается, они останутся мне верны.
— Ты смотришь иными глазами, нежели я, — промолвил Белег. — Ежели ты попытаешься отлучить их от зла, они тебя предадут. Я не доверяю им, одному — в особенности.
— Как может эльф судить людей? — спросил Турин.
— Да так же, как судит любые деяния, кем угодно совершенные, — отвечал Белег, но более не прибавил к этому ни слова и не поведал о злобности Андрога, из-за которой главным образом и подвергся дурному обращению; ибо, видя, в каком настроении Турин, опасался, что тот ему не поверит, и страшился повредить былой дружбе и подтолкнуть Турина обратно к дурной стезе.
— Пойдешь куда глаза глядят, Турин, друг мой, — промолвил он. — Что же это значит?
— Думаю возглавить своих людей и вести войну на свой лад, — отвечал Турин. — Но вот в чем по крайней мере изменился я в сердце своем: сожалею я о каждом ударе, кроме тех, что наносил Врагу людей и эльфов. И превыше всего хотел бы я видеть тебя рядом. Оставайся со мной!