— Когда придут битлы-то? — спросил Севастьянов.
— К завтрашнему утру договорились.
Мы посмотрели с Севастьяновым друг на друга, и в глазах его я прочитал мучивший меня вопрос: что теперь делать с Комовым? Оставлять его здесь было нельзя.
— Ох, Комов, Комов, — тяжело вздохнул Севастьянов.
— Чего — Комов? — сказал он угрюмо.
— Вдруг вы снова с нами шутки шутите? А? — взглянул Севастьянов, прижмуривая на приемщика зеленый, в рыжих крапинках глаз.
— Да зачем мне теперь-то врать? — сказал с сердцем Комов.
— Это не вопрос, — сказал я. — Врать вообще некрасиво и по-своему даже невыгодно. А ведь случается еще изредка — врут люди. Бывает…
— Как говорится, мрачное наследие в нашем сознании, — сказал Севастьянов. — Я вот с полчаса назад столкнулся с таким пережитком.
— Так я же не знал, — беспомощно промямлил Комов.
— Что вы не знали? — невозмутимо спросил Севастьянов. — Что врать нельзя? Этому детей в яслях учат.
Комов промолчал. Севастьянов незаметно постучал себя в грудь и покивал головой. Ну, спасибо, Севастьянов, сочтемся службой.
— Вы с кем дома живете? — спросил я Комова.
— Один. А что?
— Так, ничего. Сегодня товарищ Севастьянов будет у вас приемщиком-дублером, до закрытия мастерской.
Комов пожал плечами:
— Мне-то что? Пожалуйста, хоть до конца года.
— До конца года много. Но вот после закрытия мастерской я вас попрошу отсюда не уходить.
— А как же? — удивился Комов.
— А так же. Придется вам здесь переночевать. А чтобы не было скучно, вам составит компанию товарищ Севастьянов. И еще два наших товарища подъедут. Понятно?
— Понятно, — процедил Комов. — Это что же, арест считается?
— Нет. Это считается засада, — негромко сказал Севастьянов.
Я открыл дверь и услышал, как Обольников говорит Лавровой:
— Ну, конечно, кому свинья нужна, у того в ушах все время хрюканье…
Лаврова спокойно сказала:
— Естественно, каждому свое. Вот вы, например, в квартире у Полякова жар-птицу искали…
Он махнул рукой.
— Да-а, чего там, сейчас уж правды все равно не докажешь…
Лаврова, задумчиво глядя на него, предположила:
— Слушайте, Обольников, может быть, у вас действительно… того, — она покрутила пальцем у виска, — не все дома? Ведь вас с такой пинией защиты обязательно осудят на всю катушку. Вы пытаетесь отрицать совершенно очевидные для всех вещи…
Обольников затравленно посмотрел на меня, будто искал поддержки, хрипло сказал:
— Попить можно?
— Можно.
Придерживая одной рукой штаны, он налил из графина стакан воды, жадно припал к нему, кадык камнем запрыгал по горлу. Стакан он держал фасонно — не как-нибудь. Тремя пальцами — большим, указательным и средним — он держал стакан, безымянный был слегка отодвинут, а мизинец уж совсем был отведен в сторону, этакой птичкой-галочкой торчал его сухой палец. И, глядя на эту нелепо растопыренную кисть, я почувствовал, как в мозгу бьется, дергается, старается вырваться наружу, но не может сформироваться, принять форму не то какое-то воспоминание, или мысль, или догадка, не знаю. Но что-то застучало, мучительно захлопотало в мозгу и, не найдя лазейки, так и угас этот импульс. И вспомнил я о нем не скоро…