В следующем ряду можно было увидеть супницу без крышки, блюдо, на которое когда-то, видимо, укладывали целого осетра, таз с облупившейся эмалью, барометр, фарфоровые счеты, ходики с кукушкой, офицерский планшет, нелуженую медную миску. И здесь был свой сапог - он придавался к ведерному самовару, для раздувания углей. Он гляделся еще лучше того, с вдовьего угла - тоже офицерский, щегольской, поражавший всех невиданной шелковистостью кожи, глубиной матовой черноты голенища и сияньем головки; все уже знали, что он на другую ногу и подходит другу Васи-инвалида, но хозяйка продавала обе вещи только в комплекте, видимо надеясь, что отсветы блеска нового сапога скроют помятость боков старого самовара. Интеллигентные дамы с неприступными лицами продавали серебряные ложки, черепаховые гребни, броши, бусы. Здесь толпились молодые казашки в монетах с пробитыми дырочками, нашитых во множестве на бархатные кацавейки. Был и отдел искусства - коврики с лебедьми, замками и грудастыми красавицами, белые слоники, рамки для фотографий и уже окантованные черно-белые репродукции из довоенного "Огонька".
Антону больше всего нравились две вещи - их продавала красивая седая дама: муха-коробочка, у которой подымались крышечки-крылышки, и блестящий, медный, ростом с месячного щенка носорог (к этому зверю у Антона слабость сохранилась надолго - в факультетской газете "Историк-марксист" свои заметки он подписывал "А. Носорогов"). Обе замечательные вещи дама никак не могла продать, Антон успел к ним привыкнуть. Муху потом все-таки кто-то купил, а носорог все стоял, и однажды Антон насмелился. "Мадам, - произнес он тоном виленского вице-губернатора из рассказов бабки, - можно мне, - тут голос его прервался, - подержать… немножко вашего прекрасного носорога?" - "Боже, - сказала дама, - откуда ты здесь такой взялся? Елена Иннокентьевна, вы слышали, что говорит этот кавалер? Подержи, милый, конечно, подержи! Двумя, двумя руками - он тяжелый". После этого Антон каждый раз, отпросившись у бабки купить семечек, бежал к носорогу, трогал его за острый рог, гладил по спине и под пупырчатым брюхом; дама смотрела грустно. "Милое дитя, - сказала она однажды. - Я бы с удовольствием подарила тебе это животное, но - увы, не могу". В одно из воскресений носорога и дамы на месте не оказалось. "А где та тетя?" - спросил Антон у Елены Иннокентьевны, с которой тоже был как бы уже знаком. - "Нету тети. Умерла". И повернувшись к соседке, сказала: "Так и не продала это страшилище… Что же ты стоишь, мальчик? Иди". Антон так расстроился, что когда покупал у какой-то торговки семечки, то забыл взять рубль сдачи, вернулся, но та стала ругаться и рубль не отдала; Антон шел и плакал, и бабка дома рассказывала, какой экономный мальчик - из-за рубля рыдал всю дорогу.