- Ну-ко, Енька, заводи.
И тоненьким горловым голоском, похожим на звук дудочки пастуха, нянька запевала:
Ой да собирались наши шерстобиты...
Бабушка, голосом погуще, подхватывала:
Во отхожие, в далеки промысла...
Почти все песни резко разноречили с обычными темами житейских бесед няньки, бабушки и всех в доме,- бесед о том, что картофель в подполье прорастает, надо его перебрать, пересыпать золой, что кто-то "заложил" деду кашемировую шаль и серебряные ложки, о том, что к моей матери сватается одноглазый часовщик Яковлев, а она не хочет выходить замуж за него, хотя у одноглазого три тысячи в банке лежит,- вообще говорили о быте сытом, зажиточном. А песни пели о жизни трудной, голодной, несчастной. Я и до сего дня отлично помню, как два старушечьих голоса негромко, нестерпимо заунывно выпевают бурлацкую жалобу:
Ой-ё-ёй, ой-ё-ёй,
Дует ветер верховой!
Мы идём-о-ом босы, голодны,
Каменьё-о-ом ноги порваны.
Ты подда-а-ай, Микола, помочи,
Доведи-и-и, Микола, до ночи!
Эй, ухнем! Да ой, ухнем!
Ша-агай крепче, друже,
Ло-ожись в лямку туже!
Ой-ой, оё-ёй...
На меня этот вой действовал раздражающе, я ревел и просил не петь эту бесконечную песню. Нянька сердилась на меня, уговаривала:
- Дурачок,- чего боишься? Не про волков поем.
- Ну, давай повеселее,- предлагала бабушка. Песня "повеселее" тоже не казалась мне веселой.
Родила детей Устюша - не думала,
Народила семерых - пригорюнилась.
Ой, да чем же их кормить-поить,
Ой, да как же уму-разуму учить?
Запевка звучала как будто весело, а дальше песня становилась все более тягучей, печальной. Я уже, разумеется, не помню эти песни целиком, в памяти остались только отрывки, отдельные строки. Лет с пятнадцати я начал записывать те из них, которые мне наибольше нравились, но в кочевой жизни моей тетради записок легко терялись, а две, в которых много было записано казанских и вятских и других песен, отобрали при аресте нижегородские жандармы и не возвратили мне. Особенно часто старухи пели веселую разбойничью песню, я помню ее не всю и, вероятно, в искаженном виде, а в памяти она осталась крепче других, потому что бабушка пела ее, смешно притопывая ногой и ловко вторя треском коклюшек:
Эх, ребята, да куда же мы пойдем?
Где покажем удаль, силушку свою?
В городах - воеводы сидят,
Мужикам - воеводами не быть,
Золотой парчи кафтанов не носить.
Во степях - там татаре снуют,
Ищут - где кого пограбить им,
Супротив ногаев - мало нас,
Заарканят нас татары, перебьют,
Кто останется - в полон уведут.
В деревнях - нища братия живет,
Нам отцами доводится,