— Санька! Санька! — надрывался мужской голос с мягким иностранным акцентом. — Где ты, исчадье ада?
— У Алексея Толстого все называли Меньшикова в юности сугубо «Алексашкой», а здесь — кто во что горазд! — недовольно проворчал Егор и громко прокричал:
— Здесь я, бегу уже! — запихал за щеку войлочную полоску, предварительно скатанную в шарик.
По песчаной дорожке он обежал коттедж, оказавшись на стороне парадного входа: круглые и прямоугольные цветочные клумбы, неизвестные, обильно цветущие деревца в кадках, крошечный пруд с золотистыми рыбками, посередине пруда — весёлый звонкий фонтанчик, скамейка-качели под навесом, низенький забор из штакетника, выкрашенного в голубой цвет, высокие двухстворчатые ворота. На резном высоком крылечке рядом с входной дверью, украшенной цветными стеклянными витражами, стоял худенький мужчинка средних лет в длинном бархатном халате, лысоватый, остроносый, в его правое ухо была вставлена крохотная золотая серёжка — с красным рубином.
— Тебе надоело служить у меня, оглоед? — строго спросил мужчинка, и золотая серьга в его ухе гневно задрожала. — Хочешь опять торговать вонючими пирогами? Ночевать под мостом, рядом с повешенными татями?
— Виноват, господин Лефорт, виноват! — слёзно заканючил Егор, тыкая пальцем в свою «распухшую» щёку. — Зубы заболели, проклятые! Всю ночь мучился напролёт, не спал совсем! Флюс вскочил, видите?
— Флюс? — смягчился Лефорт. — Это есть очень плохо! Зачем же терпел? Ты же неглупый человек! Надо было сразу же идти к доктору Фогелю. Он больных принимает в любое время, лишь бы платили деньги… Ладно, сходишь потом. Сейчас одежду мне приготовь. Парик расчеши, начисть туфли. Потом заседлай коня. Пусть сегодня это будет Карий. Как подашь к крыльцу, мне сообщи…
Денщик из Егора был так себе, всего-то четыре дня и обучали его этому высокому и непростому искусству. Но справился — в общих чертах, даже нюхательный табак сменил в серебряной табакерке господина Лефорта, по собственной инициативе, добросовестно вычистил две курительные фарфоровые трубки.
Покончив с домашними делами, Егор отправился на конюшню.
Фёдор, голова которого была замотана белой льняной тряпкой, хмуро расчёсывал гриву каурому голенастому жеребцу.
— Как здоровье драгоценное? — вежливо поинтересовался Егор.
— Да пошёл ты! — отмахнулся Федька. Егор тяжело вздохнул:
— Да не обижайся ты, чудак, право! Ну, получилось так. Бывает. Скажи лучше, как Карий нынче?
— Сам что ли не видишь? — кивнул Фёдор головой на каурого коня. — Хорошо всё. Его, что ль, седлать велено?