— Добрый день, майор Шерман.
Не желая уступить ей в учтивости, я тоже улыбнулся и слегка наклонился.
— Мисс Ван Гельдер… Весьма польщен.
— Весьма польщены… — Она обернулась и вопросительно посмотрела на Ван Гельдера.
— Английский у Труди — не самое сильное место, — заметил Ван Гельдер, как бы извиняясь. — Садитесь же, майор. — Он достал из буфета бутылку, налил себе и мне и, протянув бокал, со вздохом откинулся в кресле. Потом взглянул на дочь, которая пристально смотрела на меня таким взглядом, от которого мне все больше и больше становилось не по себе.
— А ты разве не присядешь, дорогая?
Она повернулась к Ван Гельдеру, одарив его сияющей улыбкой, и, кивнув, передала ему куклу. Тот принял ее с такой готовностью, что стало ясно — он к этому привык.
— Да, папа, присяду, — сказала она и без всякого предупреждения, с милой непосредственностью, словно для нее это было самой естественной вещью на свете, уселась ко мне на колени, обвив мою шею руками и взглянув на меня с очаровательной улыбкой. Я тоже ответил ей улыбкой, хотя улыбка далась мне ценой больших усилий.
А Труди начала внимательно разглядывать меня и, наконец, сказала:
— А вы мне нравитесь!
— И вы мне тоже, Труди… — Я сжал ее плечо, чтобы показать, как сильно она мне нравится, а она с улыбкой опустила голову на мое плечо и закрыла глаза. С минуту я смотрел на золотистую макушку, а потом перевел вопросительный взгляд на Ван Гельдера. Тот лишь печально улыбнулся.
— Не в обиду вам будет сказано, майор Шерман, Труди любит всех.
— Для девушек определенного возраста это вполне естественно
— Вы очень чуткий человек, майор!
Я не считал, что мое замечание свидетельствует о какой то особенной чуткости, поэтому ничего не ответил, а просто улыбнулся и вновь повернулся к девушке. Очень мягко я сказал:
— Труди?
Девушка не ответила. Она лишь шевельнулась и улыбнулась так удовлетворенно, что по непонятной причине я почувствовал себя чем-то вроде обманщика. А Труди зажмурила глаза и еще плотнее прижалась ко мне.
Я сделал повторную попытку.
— Труди, я уверен, что у вас красивые глаза! Можно мне их увидеть?
Она немного подумала, снова улыбнулась, отстраняясь от меня, и, положив руки мне на плечи, широко раскрыла глаза. Точно так сделал бы ребенок, услышав подобную просьбу.
Огромные фиолетовые глаза ее были прекрасны, никто не усомнился бы в этом, но в них присутствовало еще что-то — они казались стеклянными и пустыми и как будто не отражали света. Они немного блестели, но каким-то поверхностным блеском. Так блестят глаза на фотографиях — наружный блеск не отражает прозрачность глубины.