— Чепуха! — Я осушил свой стакан, допил ее порцию и доставил девушку в отель. Мы подбежали к входной двери, укрываясь от дождя, перешедшего в ливень, и она сказала:
— Простите меня… Я выглядела такой дурой. И мне даже жаль вас…
— Жаль?
— Я поняла, что работать с марионетками было бы намного проще. Если марионетка погибнет, даже в глубине души не появится желания поплакать…
Я промолчал, чувствуя, что теряю власть над этой девушкой, что старые отношения «учитель-ученик» уже невозможно сохранить.
— И еще одно, — добавила она с почти счастливым видом.
Я со страхом и ожиданием смотрел на нее.
— Я никогда больше не буду вас бояться.
— А вы что… боялись меня?
— Еще как! Честное слово! Но случилось почти так, как сказал один человек…
— Какой человек?
— Шейлок, кажется. «Порежьте меня, и пойдет кровь…»
— Замолчите, пожалуйста!
Белинда замолчала. Она только улыбнулась. Той самой сногсшибательной улыбкой, не спеша поцеловала меня и, улыбнувшись еще раз, исчезла за дверью.
Я глядел на застекленные створки дверей, пока они не перестали колебаться.
Еще один-два таких случая, подумал я, и дисциплина полетит ко всем чертям.
Я прошел двести или триста ярдов, пока отель, в котором остановились мои девочки, не остался позади, потом поймал такси и вернулся к себе. На минуту я остановился под навесом, посмотрел через улицу на старую шарманку. Старик-шарманщик, казалось, был не только неутомим, но и водонепроницаем. Дождь не служил ему помехой, и, видимо, только землетрясение могло бы сорвать его вечерний концерт. Подобно истинному артисту, он, возможно, чувствовал свой долг перед публикой, ибо, как ни странно — публика оказалась на месте: с полдюжины юнцов, ветхая одежда которых явно свидетельствовала о том, что они промокли до нитки, группа одержимых, забывших все на свете и внимавших с каким-то мистическим экстазом предсмертным мукам Штрауса — именно он был очередной жертвой старого шарманщика. Я вошел в отель.
Помощник управляющего заметил меня, как только я повесил плащ. Кажется, он искренне удивился.
— Так быстро? Из Заандама?
— Таксист попался великолепный, — объяснил я и прошел и бар. Там я заказал «Юную Дженевру», порцию пльзеньского, и, медленно потягивая и то и другое, раздумывал о связи между быстрыми парнями со скорострельными пистолетами, посредниками-наркоманами, больными девушками, глазами, которые прячутся среди кукол, машинами, преследующими меня, куда бы я ни направлялся, полицейскими — жертвами шантажа, алчными администраторами, портье и шарманкой с жестяным завыванием вместо музыки. Все это никак не складывалось в моем мозгу в единое целое, и постепенно росла уверенность в том, что мои действия недостаточно провокационны. В конечном итоге я уже пришел к неприятному для себя заключению, что следует этим же вечером еще раз побывать на складе — разумеется, не поставив Белинду в известность, — как вдруг случайно взглянул в зеркало, висевшее напротив. Тут не было случайного совпадения или подсказки шестого чувства — просто мой нос уже некоторое время ощущал аромат, ассоциировавшийся с запахом сандалового дерева, а поскольку я к нему весьма неравнодушен, мне тотчас же захотелось выяснить источник — всего лишь стародавняя привычка всюду совать свой нос. За столиком, прямо за моей спиной, сидела девушка. Перед ней стоял стакан, в руке она держала газету. Как только я взглянул в зеркало, девушка резко опустила глаза и уткнулась в газету. Нет, нет, мне не почудилось — давать волю воображению в подобных случаях вовсе не в моих привычках. Она действительно на меня смотрела. И выглядела совсем юной. Одета в зеленое пальто, на голове — копна светлых волос, будто их стриг сумасшедший садовник. Казалось, в Амстердаме полным-полно блондинок, к которым так или иначе привлекается мое внимание.