– Ты?! Да когда же ты успела замуж выйти-то? – всплеснула руками Данка. – Кто же тебя взял?!.
– Мотька, – спокойно сказала Варька. Данка в упор, дико посмотрела на нее. Затем схватилась за голову и – засмеялась:
– Господи… Господи… дэвла баро… А как же… тебя-то он… Или тоже сказал – шлюха?! А может, у тебя – ворота? Ворота выездные?! А рубашку цыгане видели? Твою рубашку?! Или ты куриное сердечко раздавила?!
Она смеялась тихо, безумолчно, долго – до тех пор, пока Варька не встала с места и не влепила ей молча, одну за другой, четыре оплеухи. Икнув, Данка смолкла, опустила голову.
– Спа… Спасибо… Прости. Но… как же так вышло?
– Вот так. – Варька вернулась на место, вытерла ладонь о фартук, снова уставилась в окно. – Ему, знаешь, после этой свадьбы тоже не очень хорошо было. Взял меня с досады – я и пошла. Выбирать мне, сама понимаешь, не из чего было. А через два месяца их с Ильей на чужих конях поймали. Илью жена спасла, а Мотька умер.
– Жена спасла? – пробормотала Данка. – Вот эта красотулька городская?..
– Собой закрывала до последнего, почти все на себя взяла. Если б не она – и Илью бы схоронили тогда. – Варька встала, отошла к стене. Не поворачиваясь к Данке, глухо сказала:
– На Мотьку, если можешь, не серчай боле. Он, если и грешен перед тобой был, за все сполна заплатил. Он – мертвый, а ты – живая.
– Сгори она к чертовой матери, такая жизнь, – хрипло отозвалась Данка. Варька не ответила. В наступившей тишине отчетливо слышался раскатистый храп Макарьевны из-за стены, сквозь который едва пробивалось поскрипывание сверчка. С улицы донеслось шуршание дождя, оконное стекло покрылось изморосью.
– Опять дождь… – Варька подошла, задернула занавеску. – Идем спать, Данка. Утро вечера мудренее. И знаешь, что я тебе скажу? Оставалась бы ты вправду здесь. Никто тебя, кроме меня, не знает, а мне языком мести ни к чему. Зима скоро, куда пойдешь?
Ответа не последовало. Но когда Варька, погасив лампу, протянула руку, чтобы помочь Данке встать из-за стола, та ответила едва заметным пожатием.
– Ложись у меня на кровати, – шепотом приказала Варька. – Там разобрано уже. А я на печь полезу. Все, иди, спокойной ночи тебе.
Она подтолкнула порывающуюся что-то сказать Данку в спину, повернулась и исчезла за полуприкрытой дверью. Данка постояла немного в темноте, прислонившись спиной к стене. Затем скользнула в соседнюю темную горницу, на ощупь нашла разобранную постель, легла вниз лицом, не раздеваясь, и через минуту уже спала.
Данку разбудил сон. Тот самый, который изводил ее все эти месяцы, заставляя по нескольку раз за ночь с криком просыпаться и садиться торчком, обхватывая руками содрогающиеся плечи. Ей снова снилась пустая, залитая мертвенным светом луны дорога, и длинная тень на ней, и шевелящийся, страшный туман впереди. Она шла по дороге, чувствуя боль во всем теле, видя, как капает в пыль кровь из рассеченной отцовским кнутом брови – черные капли в лунном свете. Клубы тумана бродили, как живые, в двух шагах, но Данка все шла и шла и никак не могла скрыться в тумане, хотя этого ей хотелось больше всего. А потом вдруг подступило удушье, и туман разом укрыл ее с головой. И, задыхаясь и отчаянно крича, она полетела куда-то вниз, вниз, вниз…