Теперь отступать было некуда.
– Жениха нет у тебя, стало быть? Я знаю, у таборных еще в колыбели родители сосватывают…
– Мы не таборные давно. – Она чуть улыбнулась, и Яшка осмелел:
– Скажи-ка вот что… Скажи, если я к твоему отцу сватов пришлю… пойдешь за меня?
Дашка нахмурилась, перебросила цветы с одной руки на другую. Медленно сказала:
– Я слепая, ты забыл?
– Помню… – растерялся Яшка.
– Ну так и не болтай попусту.
Сказала – и пошла, ступая наугад, к черневшей на дороге пролетке, унося с собой охапку медуницы и иван-да-марьи, а Яшка остался стоять, ошеломленно глядя вслед удаляющемуся зеленому платку. Он ожидал всякого, даже насмешки, даже отказа… но чтоб вот так?! Что же это, она его за пустомелю приняла? Подумала – шутит он, смеется? Решила, что Яшка Дмитриев своими словами кидается? От обиды и злости закололо в горле, и стыдно почему-то было так, будто в самом деле сболтнул пустое, понапрасну обидев девчонку, а он ведь… у него и в мыслях ничего такого не было!
– Эй, Яшка! Где ты там? – послышался с дороги голос Гришки.
При мысли о том, что ему еще предстоит ехать с этой чертовой девкой целый час до дома, Яшка чуть не взвыл. Но ехать-то все-таки надо было, и выглядеть дураком перед Дашкиным братом ему тоже не хотелось. Яшка зло чертыхнулся, наподдал ногой золотистый островок зверобоя и бегом припустил к дороге.
Возвращались, не разговаривая. Дашка сидела прямая и неподвижная у края пролетки, перебирала в пальцах стебли цветов, лежащих у нее на коленях, изредка отмахивалась от комаров. Яшка, насупившись, смотрел назад, на убегающие в пыли две колеи от колес пролетки. Гришка изумленно поглядывал то на друга, то на сестру, но спросить, что случилось, не решался. В молчании миновали Замоскворечье, Красную площадь, Тверскую, пересекли Садовую, уже исчерченную вечерними тенями, свернули в Грузины, покатили мимо церкви Великомученика Георгия, и тут Яшка вдруг рявкнул:
– Стой!
Извозчик испуганно выругался, натянул вожжи, и саврасая лошаденка, споткнувшись, встала у церковной ограды. Яшка выскочил первым, дернул за руку Дашку, и та, неловко цепляясь за край экипажа, спустилась за ним.
– Жди, мы сейчас! – велел Яшка ничего не понимающему Гришке и споро зашагал к церкви, волоча за собой девушку.
Гришка озадаченно посмотрел им вслед, поднял и положил на сиденье уроненный Дашкой букет, пожал плечами на вопросительный взгляд извозчика, приготовился ждать.
В храме было тихо и пусто: полчаса назад окончилась вечерняя служба, и прихожане разошлись. Горели свечи, помаргивали красными огоньками лампады перед иконами, тускло поблескивал иконостас, тенями сновали вдоль стен безмолвные старушки-прислужницы, убирая от образов оплавившиеся огарки, усталый батюшка о чем-то говорил возле алтаря с толстой купчихой Затвориной. Пахло резедой и ладаном, в открытые окна, разгоняя спертый воздух, вливалась вечерняя свежесть. Войдя, Яшка наспех перекрестился, потащил несопротивляющуюся Дашку в темный левый придел, где потрескивали свечи перед образом Николая Чудотворца.