– Нарочно уселся, змей рыжий! – сокрушался внизу Яшка. – С веранды прямо на крыжовник вид. И что за проклятье… Слезай, Гриха, пойдем уж. Может, завтра…
– А я знаю, что делать, – вдруг заявила Анютка.
Три пары глаз недоверчиво уставились на нее.
– Выдумываешь, милая, – неприязненно сказала Маргитка. – Что здесь поделаешь? Порчу, что ли, через забор на них напустишь?
– Я не ведьма небось, – улыбнувшись, сказала Анютка. – А вот позвольте-ка шалю вашу, Марья Дмитриевна.
Маргитка фыркнула, но шаль сняла. Через минуту над улицей взлетел негодующий вопль:
– Ты что же, шалава распропащая, делаешь? Отдай!!!
Поздно: шаль валялась в пыли, а Анютка с упоением топтала ее ногами. Маргитка кинулась было к ней, но Яшка, с интересом наблюдающий за Анюткой, поймал сестру за локти. Превратив шаль Маргитки в абсолютно непотребный, желтый от пыли ком, Анютка взялась за свой наряд. Зачерпнув жидкой грязи из чудом не просохшей лужи у забора, она, не жалея нового голубого ситца, щедро измазала платье. Затем взялась за рукав, крякнула, дернула – и платье украсила внушительная прореха. От изумления умолкла даже Маргитка.
– Ума лишилась… – пробормотала она, глядя на то, как Анютка обеими руками ерошит свои волосы, превращая их в воронье гнездо, проводит грязными от пыли руками по лицу, сбрасывает ботинки и забирается в лужу по самые щиколотки. Через пять минут она радостно сказала:
– Ну, все, готово.
Перед ошеломленными цыганами стояла невероятно грязная, босая, в изодранном платье и пыльной шали лохматая девчонка-нищенка.
– Господи, ты чего с собой сотворила-то? – ужаснулся Гришка. – Мать родная не признает!
– А мне того и надо! – Сквозь слой пыли блеснули зубы, Анютка рассмеялась. – Толоконниковы-то меня знают как облупленную, а так… Яков Дмитрич, ваш уборчик позвольте… То есть пошла я.
– Куда?!
– Да туда. – Анютка, прижимая к груди Яшкин картуз, двинулась вдоль забора, и Гришка понял, что она идет прямо к калитке.
– Ты что, бестолковая?! – Он кинулся было за ней, но Яшка придержал его за рубаху.
– Стой. Кажись, знаю я, что она выдумала. Садись-ка сюда, в кусты.
Втроем они устроились в густых кустах черемухи у забора. Наступила тишина. Совсем рядом в яблоневых ветвях свистела иволга. Со стороны щукинского дома проорал петух. Пахло мятой и шиповником, в кустах гудели пчелы. Маргитка еще некоторое время шепотом ругалась по поводу безнадежно пропавшей шали, но вскоре умолкла и она. А еще через минуту со стороны дома Толоконниковых послышался звонкий голос Анютки, поющей песню:
Слети к нам, тихий вечер, на мирные поля,