Настя отодвинула зеркало, взяла со стола гребень, морщась, расплела спутавшуюся за ночь косу. Вздохнула, подумав о том, как хорошо все-таки, что человеку не дано знать свою судьбу. Может, поэтому она и гадать до сих пор не любит. Знать бы ей тогда, что ни тяжесть бродячей жизни, ни шрамы на лице, ни боли, мучившие ее после больницы еще целый год, – ничего даже рядом не стоит с той болью, которую Настя почувствовала, когда в Смоленске, где они зимовали, узнала, что у мужа есть другая женщина.
Видит бог, она тогда чуть ума не лишилась. Хорошо еще, хватило сил не разреветься прямо перед этой носатой сплетницей Фешкой, которая примчалась к ней, задыхаясь от нетерпения, и прямо с порога выпалила:
– А твой-то, дорогая моя, знаешь, к кому бегает?!
Как же Настя ненавидела Фешку! Как же ей хотелось задушить своими руками эту ворону с ее длинным носом! Фешка говорила и говорила, с нарочитым негодованием взмахивая костлявыми руками, а Настя смотрела через ее плечо в залитое дождем окно, теребила в пальцах бахрому шали и с отчаянием думала: сейчас она упадет в обморок, и вечером об этом будут болтать все цыганки…
Фешка, не переставая трещать, подозрительно рассматривала бледное лицо Насти, с нетерпением ожидая, когда же наконец та закричит, забранится и потребует сию же минуту сказать, где живет шлюха-разлучница. Фешка даже рассчитывала нынче же в красках расписать цыганкам, как дрались жена и любовница Смоляко, но Настя разочаровала ее полностью. Не уронив ни слезинки, эта городская краля замоталась в шаль, встала и молча повернулась лицом к стене. Растерявшаяся Фешка попробовала еще раз:
– Эй, милая моя, ты меня слышала? Я ведь знаю, где эта выдрища живет! Сказать? Побежишь? Может быть, он как раз у нее…
– Молчи, ради бога, – послышался глухой голос.
Фешка на всякий случай подождала еще немного, но Настя не повернулась к ней.
– Ну, как знаешь! – обиженно выпалила Фешка, вставая. Уже с порога заявила: – Ты, золотая, раз такая гордая, скоро без мужа останешься! Найдется на кобеля сучка, не беспокойся, найдется! А ты сиди, дожидайся невесть чего! Тьфу, каким местом вы только в городе думаете!
Настя не ответила. Подождала, пока за Фешкой закроется дверь, негнущимися руками накинула на голову шаль и вышла из дома.
Она ушла за церковь, за кладбище, на глухую окраину и там бродила до темноты по скользкой, подмерзающей грязи. Мокрый снег то начинался, то переставал, серое небо нависло над скошенными полями, с кладбища хрипло орали вороны, в церкви отзвонили к вечерней, а Настя все надеялась: вот-вот она заплачет, сразу станет легче, и тогда можно будет возвращаться домой. Но слез не было, хоть убей. Только ныло сердце, да стоял в горле горький, мешающий дышать комок.