Навроцкий ждал, сидя на диване у окна, стряхивал пепел с папиросы в цветочный горшок. Данка не любила табачного дыма в комнатах, но ничего не стала говорить. Войдя, она остановилась в дверях в эффектной позе танцовщицы, опустив руки на бедра. Навроцкий обернулся, кивнул с улыбкой, но вставать не стал. Свет лампы падал на его лицо, Данка сразу увидела, что Казимир чем-то озабочен, и ей тут же расхотелось с визгом прыгать ему на шею.
– Здравствуй… – Она даже постаралась скрыть дрожавшую в голосе радость. – Здравствуй, пан мой прекрасный. Изволил пожаловать наконец? Где был-пропадал? Месяц не было!
– Дела… – Он снова затянулся папиросой. – Ну… Как ты? Как дети?
– Слава богу, все хорошо, – торопливо сказала Данка. – Мишенька опять свою лошадку сломал… уже третью. Такой непослушный! И еще просит, чтобы его на настоящую скорее посадили. Самый настоящий цыган будет! – Она осеклась, испугавшись, что Казимир обидится, услышав, как его сына называют цыганом. Но тот рассеянно молчал, и Данка вдруг поняла, что он ее не слушает. Тут же она заметила, что Навроцкий не снял уличных туфель и костюма. На паркет с его обуви уже натекла изрядная лужа.
– Отчего ты не переодеваешься? Сейчас ужинать будем.
– О, нет… нет, – поморщившись, отказался он. – Я, видишь ли, ненадолго, должен идти.
– Идти? – растерянно переспросила Данка, опускаясь на ручку кресла. – Но… как же? Так поздно, ночь на дворе…
Навроцкий встал, подошел к ней. Испуганно глядя в его глаза, Данка мельком отметила, что от него пахнет какими-то незнакомыми духами и вином. Лицо Казимира, как обычно, было неподвижным, лишь папироса подрагивала в углу губ.
– Пожалуйста… – попросила она, указывая на папиросу.
– О, прости. – Навроцкий загасил дымящуюся трубочку в цветочном горшке, слегка присвистнул сквозь зубы и несколько раз качнулся на каблуках. – Видишь ли, радость моя… Я думаю, ты не откажешься меня выручить? Мне нужны деньги.
– Деньги? – изумленно спросила Данка, непроизвольно теребя в пальцах платочек. – Но… Но…
– Совсем немного, бог свидетель. Завтра же я верну.
– Но, Казимир… Откуда? Мне нечем детей кормить…
– Ну, моя дорогая… – Он снова засвистел, положил ладонь ей на волосы, и Данка застыла, разом забыв обо всем и чувствуя лишь знакомое тепло этой руки. По спине побежали мурашки.
– Мой бог, как ты хороша… Несравненно хороша. Мой бог, как я люблю эти кудри и цыганские глаза… «Она, как полдень, хороша, она загадочней полночи, у ней не плакавшие очи и не страдавшая душа…»
– Если бы… – Данка, с трудом приходя в себя, высвободилась из-под его руки. – У меня нет денег, Казимир. Разбей меня солнце, нету. Последний гривенник извозчику отдала.