– Что ты? Что не так?
– Все хорошо, – отговорился он.
Что толку было ей объяснять? Самому думать нужно было, старому черту, а теперь чего ж… Ну кто бы мог подумать, что он, Илья Смоляко, вляпается в такое дело на старости лет? Расскажи кому в таборе – не поверят.
– Илья…
– Что?
– Люблю я тебя.
– Я знаю, чайори. – Он не открывал глаз, чувствуя себя неловко.
– Ничего ты не знаешь! – Маргитка отстранилась от него. – И не понимаешь ничего! Я теперь, наверное, не скоро сюда опять приду. Это ты целый день шляешься где хочешь, а меня кто пустит? Сегодня вот удрала, а потом? Хоть ложись да помирай совсем.
– А к Сеньке Паровозу на Сухаревку кто бегал?
– И не надоело вспоминать? – кисло сморщилась Маргитка. – Надо же было от него, шаромыжника, отвязываться как-то.
– Он же с тобой не спал.
– Не спал, но собирался! Уже обещал за меня в хор тридцать тысяч отдавать! Обещал: подожди, богатого купца сработаю, уплачу за тебя, и поедем в город Адессу…
Маргитка нахмурилась, умолкла. Минуту спустя сердито сказала:
– Кабы ты меня любил хоть на пятак, то взял бы меня в охапку, и уехали бы мы с тобой. Ты же таборный. Должен знать, как такие дела делаются. Мне отец рассказывал, как ты для него Илону воровал.
Илья смутился.
– Я, девочка, уже забыл, что я таборный.
– Забыл, так вспомни! – огрызнулась Маргитка. И тут же вздохнула: – Ладно, леший с тобой. Думаешь, я не понимаю? У тебя семья. Мы цыгане, слава богу… Правда, Настька твоя… тьфу!
– Маргитка…
– А что «Маргитка»? Я, конечно, знаю, она красавицей была, по портрету видно. Но сейчас-то… Ведь задавиться легче! Как ты с ней в постель ложишься, морэ?
– Девочка!
– Страшнее смертного греха, побей бог! – Маргитка недобро усмехнулась. – Ты, Илья, мне только шепни, я из нее мигом слепую сделаю!
– Убью! – взорвался Илья, и Маргитка отпрянула, сообразив, что он не шутит. Не удержавшись на краю плиты, она с писком повалилась в лопухи. Через минуту из-за мясистого листа выглянул перепуганный зеленый глаз:
– Илья, ты рехнулся?
– Прости, девочка, – с трудом выговорил он. – Не хотел.
Маргитка осторожно улыбнулась. Снова села на плиту, оправила юбку, хмыкнула – и вдруг рассмеялась в полный голос. Илья озадаченно смотрел на нее.
– Ой, Илья, а когда ты бесишься, я тебя еще больше люблю. У тебя глаза, как у сатаны, синим огнем сверкают! Я в тиятре на Пасху видела Мифистофиля – точно ты, хоть портрет сымай! Правда, у того еще искры из глаз сыпались…
– Скажешь тоже… – проворчал он, радуясь в душе, что разговор ушел от Насти.
Маргитка, смеясь, взяла его за руку – и вдруг, повернув голову, прислушалась.